В комнате до войны было почти что пусто,
две неказистых кровати, простой обеденный стол,
дощатый шкаф платяной, а в стенном шкафу были к
книги отца, исключительно по искусству,
а обстановка отсутствовала: абы какая.
И только мамина мебель, два кресла, диван и столик
резные деревянные розы, крашенные желтоватой эмалью,
обивка — светло-зеленый репс, кажется, так называлась
эта материя, что постепенно блекла и выцветала,
да, только мамина мебель, убогая мамина радость,
только она убеждала, что комната эта — жилая,
что это не просто площадь и кубатура.
В комнате после войны совсем ничего не осталось,
только мамина мебель, два кресла, диван и столик,
резные деревянные розы, безвкусные, как романсы,
которые мама пела когда-то и я их, конечно, помню,
что же еще мне помнить, если не это?
В комнате после смерти отца и матери
стояла мамина мебель, два кресла, диван и столик,
мой брат сменял эту комнату, съезжаясь с женой,
а мебель куда они дели? конечно, продали,
продали за бесценок старую рухлядь.
В комнате… Нет, не в комнате — нет уже этой комнаты —
а в интерьере души моей — в душу мою не лезьте!
нет ничего в душе моей, нечего взять вам,
и не ломитесь в нее понапрасну, не ломайте двери! —
там, в интерьере души моей — лишь виденье,
лишь призрак маминой мебели, два кресла, диван и столик,
обивка совсем разлезлась, эмаль облупилась,
виденье колеблется, зыблется, не исчезает…В комнате до войны было почти что пусто
