… А перед тем, как совершить прыжок
по ладожскому льду, он книги сжег
и все журналы. Лишь два-три наброска,
рисованных голодной той зимой,
он выбрал, чтобы увезти с собой.
В буржуйке, будто в адской бездне Босха,
не как классический Лаокоон,
а как под пыткой корчась — “Аполлон”,
номер за номером, горел. (Картина
не очень эстетична, но правдива).
Пустая ледовитая квартира
не согревалась. Но согрелся он
и мог теперь собраться в путь.
Теплушка
его ждала. На остановках — кружка
крутого кипятка. Тепло, тепло,
которое спасти его могло!
Но между ним и поездом лежал
лед Ладоги. Хоть он и уезжал,
но вот уедет ли на самом деле?
не вскроется ли?..
Лед еще держал.
А вскрылось — через день…
