Виктор Тепляков — Стихи

Ах! Если бы…

Буффлер

О! не вините струн моих
Изнеженное рокотанье:
Не эхо сердца ропщет в них,
Когда пафосских жриц лобзанья,
Звон чаш под тенью лип густых
В их беглом слышатся бряцаньи!
Что мне вам петь? С презреньем я
Любовь? — но в цвете бытия
Душа проникнута моя
Ее змеиною отравой!..

Рассейте ж славы дым пустой;
Мне о любви не поминайте;
Зовите жриц пафосских рой;
Мой кубок розами венчайте!

Меж тем безумие страстей,
Быть может, и в душе моей
Высокой жизни б не убило,
Когда бы солнце лучших дней
Мою весну озолотило!..
Как знать? — быть может, край родной
И мне приветно б улыбался;
В боях моею бы душой
Дух грозных тысяч зажигался;
И на обломках вражьих стен,
С родных воспрянувший знамен,
Везде б Орел наш развевался.
И гений брани увенчал
Меня бы славою гигантской;
Иль, может быть, на мне б сиял
Отчизны дар, венец гражданский.
Иль дивный клад родных камен
Открыл бы я в глуши времен;
Поток безвестных песнопений
В странах бы дальних зажурчал,
И ярким солнцем русский гений
Над миром радостно б сиял.
О други! крылья соколины
Душа расправила б моя,
Когда бы ранние кручины
Из урны бешеной судьбины
Не проливались на меня!..
………………………………
Рассейте ж славы дым пустой;
Мне о любви не поминайте;
Зовите жриц пафосских рой;
Мой кубок розами венчайте!..

«Промчалась туча грозных бед,
Надежда сердцу улыбнулась;
Небесной благости исполнился обет;
Свобода гордая проснулась.
Пора насилия эхидну растерзать!
Уж полно нашими питаться ей сердцами;
Уж полно трепетной ненависти слезами
Кровь милой родины с цепей ее смывать!
Нет! наши язвы и мученья
Перстом нещадного отмщенья
Уж перед богом сочтены, —
И гибелью им в исцеленье
Беды врагов посулены!
По нашим пажитям гоняясь за зверями,
Уже оратая трудами
Не поругается жестокий властелин.
На ниву смятую печальный селянин
Безмолвной грусти взор не кинет;
В сосцах унылых матерей
Млеко для нежных чад от глада не застынет;
Убогий грабежу, рыдая, не покинет
Насущный хлеб своих детей!
Насильем буйного желания злодей
Красу невинную обидеть не посмеет:
Не для него любви цвет милый расцветет,
Не для него прекрасный плод
Под солнцем прелести созреет!
Последню старца кровь печаль не охладит,
Грусть пылкой младости чело не избраздит,
И безнадежность лучшей доли
Ее порывов не скует,
И гордый ум в цепях неволи
На лоне лени не заснет.
Пускай, презренный Карл [1], ряды твоей дружины
Дремучи, как полей Арденских исполины;
Пусть туча стрел твоих луч солнечный затмит!
Булат ли, мощною свободой изощренный,
Ряды трепещущих рабов не прояснит!
В груди ли, кровию отчизны обагренной,
От стрел их сердце задрожит!
Не с нами ль твой герой, о родина святая!
Что ж с Бонифацием нам буря боевая?
Как пламень молнии средь тучи громовой,
Врагов погибелью булат его сверкает;
Как глас торжественный победы роковой,
Звон арфы витязя в нас сердце зажигает
Огнем отваги боевой.
Где ж враг?.. на смертный пир, о витязь, мы готовы,
С тобой под вихорь стрел бесстрашно полетим;
С тобой тиранства скиптр свинцовый
В крови тиранов сокрушим!»

Так стан свой доблестных дружина оглашала,
И часто в облаках стрела
Мимолетящего орла
Иль врана, воя, догоняла.
Там ратник сталь свою точил,
Там меч с мечом, гремя, скрестился;
Иной свой дротик в цель пустил,
Иной копьем губить учился,
Меж тем властолюбивый Карл,
Марселя древнего восстаньем устрашенный,
К свободной стороне, насильем угнетенной,
Пределы Фландрии покинув, поспешал.
Уж шум его полков, уж бурных коней ржанье
Брега Лионского залива потрясли,
И самовластью на закланье
Уста тирана вновь марсельцев обрекли.
Разлей пожары, месть! лети к ним, истребление,
Влекися, тощее в цепях порабощенье!
Марсель, потупя взор, колена преклоня,
В руке властителя лобзай свои оковы!
Смирись! за твой позор еще светило дня,
Быть может, зреть тебе позволит Карл суровый.
Смирись! иль утопай в крови своих граждан.
Ты зришь, священная свобода,
Какую тучу мчит неистовый тиран!
И что ж! при токе ль слез — слез твоего народа —
Святой алтарь твой рухнет вновь!
Нет! он лишь под костьми бесстрашных сокрушится,
Трон самовластия на них лишь утвердится.
Нет! жив еще твой огнь в сердцах твоих сынов!
Марсельцам он, сей огнь священный,
В очах вождя горит спасения звездой;
Могуч, как гений их отчизны оскорбленной,
Он храбрых мстить зовет, готовясь в славный бой.
Но солнце блеск свой золотой
Уж ярче на холмы лазурные струило,
И изумруд лугов, и дальний небосклон,
И море синее, и гор румяный склон
Огнем рубиновым, сгорая, обагрило.
Сходила ночь на шумный стан,
И сон уж веял над шатрами;
Последний грохотал в долине барабан,
Последняя труба немела за холмами.
И смолкло всё, лишь ветерок,
Ропща, во мгле древес по листьям пробегает,
Лишь, брызнув искрами, дрожащий огонек
Вкруг рати спящей умирает;
Лишь крики часовых в глуши своих ветвей
Протяжно вторит лес дремучий,
И ржанье гордости своей
Порою с гулом скал сливает конь могучий.

Но кто в раздумьи хладный взор
В ночной тиши с приморских гор
Вперил на пенистые воды?
Я узнаю тебя, герой!
То Бонифаций, друг свободы,
То вождь марсельцев молодой!

На дерне, с арфой золотой,
Пред ним его копье булатное сверкает;
Но дума черная в очах его блуждает;
Но томных месяца лучей
Чело высокое бледней.

Какая ж грусть, о вождь, твой гордый дух смутила?
Тебе ль грустить? не твой ли меч
Для падшей родины свобода наточила,
Чтоб свой отрадный луч над нею вновь зажечь? [2]
Не ты ли струн своих умел волшебной силой
Героев из рабов безжизненных создать;
Не твой ли дивный глас знал душу девы милой
Неизъяснимых слез блаженством умилять?

Куда ж, младой певец, твое девалось счастье?
Ужель души твоей живое оладострастье
Столь рано грозного страданья обнял хлад?
Весною ль соловей дубраву не пленяет?
Весною ль сердце гор не рвет, не разрывает
И к небу не летит кипящий водопад!
Волшебной думы друг и мученик счастливый,
Где ж луч твоей весны, столь ясный, столь игривый?
Где сердцу милых снов и радость и тоска
И сердца огненны порывы?

Ах! тот, кого судьбы железная рука
По розам к бездне приводила;
С кем языком любви измена говорила;
Чью искренность добыв коварною хвалой,
Злоречье мщению на жертву отдавало;
Чье простодушие доверчивой рукой
Эхидну зависти ласкало, —
Тот, кто пред низкою толпой,
Обидой горькой уязвленный,
Отмщеньем немощным пылал.
На помощь милых сердцу звал
И плакал, милыми презренный,-
Тот знает, как младой внезапно вянет лик,
Тот в глубине души читает без ошибки;
Тоски насмешливой знаком тому язык
И тайна горестно-язвительной улыбки:
…………………………..
…………………………..

_________________________
[1] — Карл д’Анжу, убийца юного Конрадина, виновник Сицилийских вечерен. См.: Sismondi, Histoire de France и других.

[2] — Бонифаций III, владетельный барон Кастелланский и трубадур XIII века, восстал с марсельцами против Карла д’Анжу, утеснителя его отечества, убийцы отца его, палача юного Конрадина и виновника Сицилийских вечерен. См.: Millot, Histoire des Troubadours, tome II. — Sismondi, Histoire de la litterature du midi de l’Europe, tome I. — Pappon, Histoire de Provence и других.

Земля! не покрывай кровь мою; да не заглушатся мои стенания в недрах твоих.

Иов

1

Земного бытия здесь нет;
Не тишина здесь гробовая —
Здесь хлад души, здесь сердца бред;
Здесь жизнь, покинув милый свет,
Жива, всечасно умирая!

2

Зари румяной узник ждет;
Но в бездне ль сей она взыграет!
Святую жалость он зовет —
Где жалость? где? — Над сводом свод
Его рыданья заглушает!

3

Как корни древа, перевит
Дедал страданий под землею;
Тюрьма тюрьму во мгле теснит;
Ручей медлительный бежит
Зеленой по стенам змеею.

4

В них сна вотще зеницы ждут —
И между тем в сей мгле печальной
Без пробуждения дни текут;
Минуты черные бредут,
Веков огромных колоссальней.

5

Вотще за мыслью мысль летит,
В хаосе гибельном вращаясь, —
От дум нестройных мир бежит;
Безумства яд душе грозит,
Во все мечты ее впиваясь.

6

И в черноте ль сей глубины
Еще живут воспоминанья?
Льют в сердце звуки старины,
И шум земной, и счастья сны,
Как дальней музыки бряцанье!

7

Здесь шум единый — ветра вой,
На башне крик ночного врана,
Часов церковных дальний бой,
Да крики стражей, да порой
Треск заревого барабана.

8

Почто ж душа к своим летит?
Ах, ни на миг слеза родная
Здесь грусть души не усладит!
С ней звук цепей здесь говорит;
Здесь слезы пьет земля сырая.

9

Как знать? быть может, над землей
Уж солнце вешнее играет;
А в сей пучине — мрак сырой;
Здесь хлад осенний и весной
Всю в жилах кровь оледеняет.

10

Но если солнечным лучом
Мой взор уж больше не пленится,
То над страдальческим одром
Пускай хоть ярый божий гром,
Примчась к оковам, разразится!

11

О, если б узник мог схватить
Стрелу перуна огневую,
Чтоб ею грудь себе пронзить!..
Но нет, страданью ль позабыть
Десницу Промысла святую!

12

О, хоть в виденьи ты ночном,
Моя Психея, мне явися!
О друге гибнущем своем
Вздохни, заплачь перед творцом
Иль горю горько улыбнися!..

Приятно пред родным Пенатом
Скитальца посох положить;
Приятно дядюшкой Филатом
Скорей Плутона угостить,
Приятно старую кокетку
Сарказмом горьким растерзать,
Приятно милую соседку
Женой-хозяйкою назвать.
Приятно также в час разлуки
Ее субретку ради скуки
Рассеянно поцеловать.
Но чепчик, полный мистицизма,
Политики и романтизма,
Всего приятней потрепать!..

__________________
* The blue stockings — Синие чулки (англ.)

Жестокий призрак, странный сон,
Всегда ль ты будешь пригвожден
К моей душе, минувшим вея,
Как вран и цепи Прометея?
Напрасно жаждет грудь моя
От зноя сладостной прохлады —
Нет для души моей пощады,
Враждебный демон, у тебя!
Сокрыв ее в своей пустыне
И чудо посуливши ей,
Играешь грустью ты моей:
То полный дашь разлив кручине,
То вдруг всю остановишь кровь,
То сердце охладишь, то вновь,
Как едкий огнь кипучей лавы,
Волшебством взора своего
Льешь пламень гибельной отравы
На язвы тяжкие его!
Скрываясь от тебя, жестокий,
Парит ли ум мой одинокий
В делах минувших, славных дней
К судьбам народов и царей —
Ты тут, унылый и прекрасный,
И льется голос сладострастный,
Как мелодический ручей:
«Холодный мир тебя забудет,
Толпа друзей врагами будет;
Один лишь ангел… он с душой
Простится прежде, чем с тобой!..»
Воскресшим сердцем пламенея,
Летел я ангела обнять;
Но на челе его, чернея,
Как меж тюльпанов жало змея,
Измены вспыхнула печать.
Любимых дум моих слиянье,
Видений дивных корифей,
Во сне — ты вновь к душе моей
Летишь на тайное свиданье.
Как сладкопевный Серафим
Звучишь ей хором неземным:
Миров гармонией чудесной;
Иль Сильфов радужный народ
Свиваешь в легкий хоровод
Бряцаньем арфы неизвестной…
Иль в край, не знаемый землей,
Меж золотыми облаками,
Над беспредельными морями
Летишь, как звездочка, со мной.
То луг вдали узрев душистый,
Спешишь росой умыться чистой;
То гор над снежной высотой,
Купаясь в туче громовой,
Перун крылатый, обгоняешь;
То, ангел грусти, ты летаешь
С венком терновым на главе,
И над одром моим стенаешь
О нашем общем сиротстве.
То вдруг, подобно деве страстной,
Склонясь главой ко мне прекрасной,
Весною дышишь мне в уста;
Жжешь сердце огненным дыханьем,
И амврозическим лобзаньем,
Исхитив душу, как мечта,
От ней мгновенно отлетаешь,
И грудь ревнивою тоской,
Как ядом вскормленной стрелой,
С холодным смехом раздираешь…
Жестокий призрак, странный сон,
Всегда ль ты будешь пригвожден
К моей душе, минувшим вея,
Как вран и цепи Прометея!!

Знали ли вы затаенную страсть?
Данте

Когда вокруг тебя, средь ветреных пиров,
Веселья пошлого морозный блеск мерцает,
Вельможа и богач, и светских мотыльков
Ничтожный, пестрый рой докучливо мелькает, —
Ты помнишь ли, что там, как жребий над тобой,
Угрюм иль радостен, твой раб иль повелитель,
Змеей иль голубем, дух злой иль добрый твой,
Повсюду бодрствует, в толпе незримый зритель?..

Твой друг, когда по нем душа твоя болит,
Наполнит для тебя весь божий мир любовью,
Мечтами райскими твой сон обворожит,
Как дух мелодии приникнет к изголовью…
Далекой области могучий властелин,
В венце рубиновом и в огненной порфире,
Тебе предстанет он таинственно-один
В чертогах радужных, в лазоревом эфире.

В глухую ночь времен с тобой проникнет он,
Тебе в хаосе их покажет царств паденье
И то, чем человек столь жалко ослеплен, —
В пучине тленности, в когтях уничтоженья.
Он тайны чудные царю морских валов
Открыть в коралловых дворцах тебе прикажет;
Тебе в утробе гор, под стражею духов,
Миров исчезнувших сокровища покажет.

К садам надоблачным восхитит он тебя,
Туда, где от любви сердца не увядают;
Где гнезда ангелов над морем бытия
В шипках небесных роз, в рубинах звезд сияют…
Но, если светскою прельстившись суетой,
Ты не поймешь меня и для высокой страсти
Закроешь грудь свою… страшись! я недруг твой;
Тебя подавит гнет моей волшебной власти!..

Твой ум, твою красу, как злобный демон, я
Тогда оледеню своей усмешки ядом;
В толпе поклонников замрет душа твоя,
Насквозь пронзенная моим палящим взглядом.
Тебя в минуты сна мой хохот ужаснет,
Он искры красные вокруг тебя рассеет;
Рука свинцовая дыханье перервет,
Мертвящий сердцем хлад под нею овладеет.

С тобой я в дикий бор, как вихрь, перенесусь,
Вкруг сердца огненной опутаюсь змеею;
В него, в твои уста медлительно вопьюсь,
Грудь сладострастною воспламеню мечтою.
Но тщетно знойные желанья закипят…
Больной души моей жестокое томленье,
Отрава ревности, напрасной страсти ад
Наполнят грудь твою в минуту пробужденья!..

Отрывок

«Не буря ль это, кормчий мой?
Уж через мачты море хлещет,
И пред чудовищной волной,
Как пред тираном раб немой,
Корабль твой гнется и трепещет!»
— «Ужасно!.. руль с кормой трещат,
Колеблясь, мачты изменяют,
В лоскутья парусы летят
И с буйным ветром исчезают!»
— «Вели стрелять! быть может, нас
Какой-нибудь в сей страшный час
Корабль услышит отдаленный!»
И грянул знак… и всё молчит,
Лишь море бьется и кипит,
Как тигр бросаясь разъяренный;
Лишь ветра свист, лишь бури вой,
Лишь с неба голос громовой
Толпе ответствуют смятенной.
«Мой кормчий, как твой бледен лик!»
— «Не ты ль дерзнул бы в этот миг,
О странник! буре улыбаться?»
— «Ты отгадал!..» Я сердцем с ней
Желал бы каждый миг сливаться;
Желал бы в бой стихий вмешаться!..
Но нет, — и громче, и сильней
Святой призыв с другого света,
Слова погибшего поэта
Теперь звучат в душе моей!

Adiu, adiu! my nativ chore
Fades, o’er the waters blue…
L. Byron*

* Прощай, прощай! мой родной берег исчезает за синими волнами…
Лорд Байрон (англ.)

Визжит канат; из бездн зыбучих
Выходит якорь; ветр подул;
Матрос на верви мачт скрипучих
Последний парус натянул —
И вот над синими волнами
Своими белыми крылами
Корабль свободный уж махнул!

Плывем!.. бледнеет день; бегут брега родные;
Златой струится блеск по синему пути.
Прости, земля! прости, Россия,
Прости, о родина, прости!

Безумец! что за грусть? в минуту разлученья
Чьи слезы ты лобзал на берегу родном?
Чьи слышал ты благословенья?
Одно минувшее мудреным, тяжким сном
В тот миг душе твоей мелькало,
И юности твоей избитый бурей челн
И бездны перед ней отверстые казало!
Пусть так! но грустно мне! Как плеск угрюмых волн
Печально в сердце раздается!
Как быстро мой корабль в чужую даль несется!
О лютня странника, святой от грусти щит,
Приди, подруга дум заветных!
Пусть в каждом звуке струн приветных
К тебе душа моя, о родина, летит!

1

Пускай на юность ты мою
Венец терновый наложила —
О мать! душа не позабыла
Любовь старинную твою!
Теперь — сны сердца, прочь летите!
К отчизне душу не маните!
Там никому меня не жаль!
Синей, синей, чужая даль!
Седые волны, не дремлите!

2

Как жадно вольной грудью я
Пью беспредельности дыханье!
Лазурный мир! в твоем сиянье
Сгорает, тонет мысль моя!
Шумите, парусы, шумите!
Мечты о родине, молчите:
Там никому меня не жаль!
Синей, синей, чужая даль!
Седые волны, не дремлите!

3

Увижу я страну богов;
Красноречивый прах открою:
И зашумит передо мною
Рой незапамятных веков!
Гуляйте ж, ветры, не молчите!
Утесы родины, простите!
Там никому меня не жаль!
Синей, синей, чужая даль!
Седые волны, не дремлите!
Они кипят, они шумят —
И нет уж родины на дальнем небоскате!
Лишь точка слабая, ее последний взгляд,
Бледнеет — и, дрожа, в вечернем тонет злате.
На смену солнечным лучам,
Мелькая странными своими головами,
Колоссы мрачные свинцовыми рядами
С небес к темнеющим спускаются зыбям…
Спустились; день погас; нет звезд на ризе ночи;
Глубокий мрак над кораблем;
И вот уж неприметным сном
На тихой палубе пловцов сомкнулись очи…
Всё спит, — и лишь у руля матрос сторожевой
О дальней родине тихонько напевает,
Иль, кончив срок урочный свой,
Звонком товарища на смену пробуждает.
Лишь странница-волна, взмутясь в дали немой,
Как призрак в саване, коленопреклоненный,
Над спящей бездною встает;
Простонет над пустыней вод —
И рассыпается по влаге опененной.
Так перси юности живой
Надежда гордая вздымает;
Так идеал ее святой
Душа, пресытившись мечтой,
В своей пустыне разбивает.
Но полно! что наш идеал?
Любовь ли, дружба ли, прелестница ли слава?
Сосуд Цирцеи их фиал:
В нем скрыта горькая отрава!
И мне ль вздыхать о них, когда в сей миг орлом,
Над царством шумных волн, крылами дум носимый,
Парит мой смелый дух, как ветр неукротимый,
Как яркая звезда в эфире голубом!
Толпы бессмысленной хвалы иль порицанья,
Об вас ли в этот миг душе воспоминать!
Об вас ли сердцу тосковать,
Измены ласковой коварные лобзанья!
Нет, быстрый мой корабль, по синему пути
Лети стрелой в страны чужие!
Прости, далекая Россия!
Прости, о родина, прости!

1.

Меж тем, как ты, мой соловей,
Поешь любовь к стране далекой,
Отрава страсти одинокой
Горишь огнем в душе моей!

2.

Я вяну; пены волю морских
Стал цвет ланит моих бледнее;
Ты помнишь: яркий пурпур их
Был русских выстрелов алее!

3.

Приди ж, о милый, усладить
Тоску любви, души томленье;
Приди хоть искрой наслажденья
Больное сердце оживить!

4.

Блестящий взор твоих очей
Острей и ярче стали бранной;
Свежей росы, огня живей
Твой поцелуй благоуханной!

5.

О милый! пусть расстает вновь
Моя душа в твоем лобзаньи;
Приди, допей мою любовь,
Допей ее в моем дыханьи!

6.

Прилипну я к твоим устам,
И все тебе земное счастье,
И всей природы сладострастье
В последнем вздохе передам!

7.

Приди жь, о милый, усладить
Мою тоску, мое томленье;
Иль дай мне яд любви допить —
И не страшися преступленья!

«Я гражданин вселенной»
Сократ

— «Я везде чужестранец» —
Аристипп

ПЕРВЫЙ.

Блажен, блажен, кто жизни миг крылатый
Своим богам-Пенатам посвятил;
Блажен, блажен, кто дым родимой хаты
Дороже роз чужбины оценил!

Родной весны цветы златые,
Родной зимы снега седые;
Рассказы няни, игры дев;
Косца знакомого напев;
Знакомых пчел в саду жужжанье;
Домашних псов далекий лай;
Родных потоков лепетанье —
О край отцов, волшебный край!
Сердечныя очарованья,
Забуду ль вас!

ВТОРОЙ.

Блажен, блажен, кто моря зрел волненье;
Кто Божий мир отчизною назвал;
Свой отдал путь на волю Провиденья,
И воздухом вселенной подышал!

Бродячей жизни бред счастливый,
Ты, как поэта сон игривый, .
Разнообразием богат!
Сегодня — кров убогой хаты,
Деревня, пашни полосаты;
А завтра — пышных зданий ряд!
Искусств волшебныя созданья,
Священный гения завет;
Чудес минувших яркий след;
Народов песни и преданья !
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ПЕРВЫЙ.

Настала осень. Над холмами
Туманы влажные висят;
За море лебеди летят;
Овин наполнился снопами,
Румяным блеском бор покрыт;
Ловитвы рог в горах звучит;
С ружьем, с соседом, в поле чистом
Гарцует мирный домосед; —
Уж ночь над долом серебристым;
«Пора домой! Ко мне, сосед!» —
Вошли: Лилета суетится,
Камин отрадный запылал;
Как жертва, ужин их дымится,
Хрустальный пенится бокал,

ВТОРОЙ.

Сосед, ружье, камин, Лилета,
И вновь ружье, камин, сосед: —
Однообразна песня эта!
Бесцветен твой сердечный бред!
Среди ль полей своих широких
Встречал ты длинный ряд веков,
Бродящих меж седых столбов
По залам замков одиноких?
С соседом ли ты зрел своим
Природы блеск, морей равнины?
Как счастлив странник! перед ним
Что шаг — то новыя картины:
Там изумрудный ряд холмов;
Там разноцветных гор вершины;
В одежде новых облаков.
Там солнца новаго сиянье,
Луна над бором вековым;
Иль неба с морем голубым
В дали румяной сочетанье.

ПЕРВЫЙ.

Зима. Клоками снег валит;
Свод неба, бледный и туманный,
Как саван над землей висит, —
«О, где же ты, приют желанный!»
Печальный странник говорит; —
«Устал я! ночь на землю льется;
Бунтует ветр в глуши лесной;
Вокруг мятель седая вьется —
Нет крова! нет страны родной!» —
Но вот избушка в темном поле
В ней брежжет яркий огонёк:
Рад странник! Рад — чего же боле?
Есть теплый на ночь уголок!
Вошел. Там мирною толпою,
Вокруг трескучего огня,
Делясь беспечностью златою;
Сидит счастливая семья.
Младой пришлец ночлега просит;
Но вот сухой, холодный взгляд
Ответ понятный произносит —
И странник новый в сердце яд
Далеко от людей уносит.
Ах, то ль на родине святой!
Там зеркалом души родной
Ему людей казались взоры —
Иль это бред?

ВТОРОЙ.

Обман пустой!
Не сердце ль наше, милый мой,
Тот истинный сосуд Пандоры?
Конечно, много чудаков!
Конечно, много пустяков
Нам стоют злыя их проказы;
Кровавых слов, жестоких слов;
Но как же избежать заразы?
Она шипящею змеёй
Весь мир подлунный обвивает,
И меньше всех лишь тот страдает,
Кто рад, как я, товарищ мой,
По свету пестрому скитаться;
За тем, чтоб сердце приучить
Во всей вселенной дома быть; —
С людьми приятельски встречаться;
С одними — скромно поболтать,
С другими — смело помолчать;
Над Арлекином посмеяться,
С людьми честными позевать.

ПЕРВЫЙ.

Согласен. Но одной отрадой,
Одной небесною лампадой
Творец наш жребий озарил!
Мой друг! быть может, с ней одною,
С сей тихой, ясною звездою
Нам свет родного неба мил!
С тобой, любов, алтарь сердечный,
Двух душ священный фимиам,
Союз божественный…

ВТОРОЙ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ПЕРВЫЙ.

Вотще сей горькой клеветой,
Личиной грусти ледяной
Язвит любов твой смех притворной:
Она росою благотворной
Твой зной сердечный прохладит;
Смягчит твой дух окамененной,
С надеждой сердце примирит.
О луч души осиротелой!
Поток в пустыне бытия!
Любовь, сестра священной Веры!
Лилея Ангелов….

ВТОРОЙ.

Химеры!
Где ж эта чистая струя?
Где эту райскую лилею,
В какой степи, в какой глуши
Я всем огнем моей души
У сердца бедного согрею?
Мечты! наш лоб любви престол!
Задига смерть ея символ!
Приманка — ножницы Далилы!…
Но я волшебницу нашел;
Моей Армиды образ милый
Со мной везде, во всех краях:
Катится ль солнце в небесах,
Летит ли птица надо мною —
Я говорю; мы вновь с тобою
В иных увидимся странах!