Ночь черным покровом лежала кругом;
Я с Германом по лесу мчался верхом,
Куда и зачем? Мы не знали…
На небе скользила гряда облаков,
А звезды, пробившись сквозь ветви дерев,
Как яркие птички мелькала…
Я полон был грусти. А Герман, душой
Вконец истомленный житейской грозой
И верить не будучи в силах:
«Как жаль, — мне сказал он: — несчастных людей,
Стоящих у входа могильных дверей!..»
А я: «Жаль мне тех, что в могилах…»
Глядит мой товарищ вперед, я — назад.
Нас быстро кони ретивые мчат.
Вот звон раздался на рассвете…
И Герман в порыве раздумий своих
Твердит: «Я жалею страдальцев живых!» —
«Мне жаль тех, кого нет на свете».
Кудрявые ветви о чем-то шумят;
Ручьи беспрестанно про что-то журчат;
Кустарники шепчут привольно…
«Увы, — молвил Герман: — живые не спят,
Они вечно плачут, весь век сторожат…» —
«Увы, есть и спящих довольно…» —
«Жизнь — горе!.. — мне Герман опять говорит: —
Тот счастлив, кто умер. Он мирно лежит
В своем безысходном жилище…
Над ним гармонично шумит свежий лес,
И яркие звезды с далеких небес
Бросают лучи на кладбище…» —
«Оставь, — говорю я: — не трать праздных слов
Над темною тайной безмолвных гробов…
Усопшие, может быть, дышат
К нам прежней любовью. В земле, наконец,
И друг твой, и брат твой, и мать, и отец —
Сквозь сон они, верно, нас слышат…»
Перевод С. Ф. Дурова
