Его сиятельству графу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому
Герою, муза, будь послушна,
Не медля в звонку желвь ударь;
Твой глас пространства царь воздушна,
Сердечных глас движений царь.
О отрасль красная Латоны,
Что строишь слух пленящи тоны;
Твой арфа, твой кифара, дар,
Лаврова ветвь твой, Дафна, жар;
Под росским небом дышит воин,
Всеродных почестей достоин;
Он имя, туркам гром, им вестных ужас гроз,
Заемлет от зари румяной, иль от роз;
Он роза нам, он терн Махмету;
Он, как заря, известен свету.
Ты сам его венчай!
Где, льясь, шумят струи Днепровы,
Эдем златочешуйных рыб;
Убежища зверей, дубровы
Цветут среди взоранных глыб:
Как ангел гор и рек хранитель,
Тут крылся Колберга теснитель,
Стрегущ не дремля свой округ,
Ко счастью смертным вождь и друг,
Во знаньи разум плодоносен,
И сообщать свой свет не косен;
Коль непрерывен ток хранима им Днепра,
Толь вечен окрест лил источник он добра;
Всем нрава тихостию равен,
И более щедротой явен,
Как сана высотой.
Веселости его: святилище Минервы
И книга естества, премудрый кою чтет,
Которого ни честь, ни зависть не мятет.
Как души он селян, так села прерождает:
Здесь бить велит ключам, тут рощи насаждает,
Бесчисленным семьям суд пишущ гражданин,
Домостроитель вдруг, герой и селянин.
Так древле Цинцинат, нив собственных оратай,
На бранном поле был неустрашимый ратай.
Но вертоградарь наш есть редкий дар небес,
Он сведеньем Улике, геройством Ахиллес,
Могущ своим умом сограждан вразумити,
Защитить их рукой и сильных рог сломити.
Ловитва днесь его: вепрь, заяц и елень;
Утеха вся — древес, садит которы, тень;
Во жительстве собой дает пример изрядства,
И, как отец среди обильна домочадства,
Всех равно любит, всех объемлет, как детей,
И кажет тысячи к блаженству им путей:
«Не беззаконнуйте; то небо запрещает;
Оно карает злых, мзду правым обещает,
И множит жита их, и чада, и лета».
Он суд им тако возвещает,
Среди избытка их потреб;
Немудрых тако просвещает,
Себе врученной сферы Феб;
Как страшна буря вдруг дохнула
И брани молнией блеснула
С полдневной в тихий норд страны;
Султан облекся в гром войны,
Достигнуть Киева в надежду;
Гордыня дмит и галл невежду.
Коль мног во древни дни тек в южны гот краи,
Толики Мустафа во север шлет рои;
То рать вселенной равноспорна,
То пруг голодных туча черна,
То лютых фурий тьма!
Ногами бурный конь топочет,
Зовущу к бегу вняв трубу,
Рвучись опять отведать хочет
Знакома подвига судьбу;
Возняв главу, протягши выю,
В воздушну ржанье шлет стихию;
Пустясь несется, как Борей,
Лья дым и пламень из ноздрей;
Стреле подобен успевает,
И ветер гриву возвевает;
Всё бодр и смел и быстр, хоть пеною покрыт,
Стремится вдаль; дрожит от звонких дол копыт.
И се уж поприще кончает;
Стяжавца плесками венчает
Победоносен сам!
Так бодрый страж Днепра, вняв Марсов глас, воздвигся;
Кипит в его груди геройска гневом кровь,
Кипит, напрягшися, отечества любовь:
«Коль не по нашему сей свет течет желанью,
И должно ставить грудь, и брань свергати бранью,
Так пойдем поражать, и нам бог стрел знаком.
Подвигнемся, и свой в напутье возьмем гром».
То рекши, молнии летел в поля скорея;
И первого застиг, корысть мечу, Гирея,
Звиздяща со стремнин, средь скатов и окоп;
Несет против него геройских быстрость стоп.
Отвсюду заревев, орудья громометны
Воспламенившейся открыли ужас Этны;
Летящи сквозь эфир железные шары
Росят на злостных месть, колеблют нутр горы;
Густится мгла черняй, как ночи тень безлунной;
Ад адом сперт, умолк снаряд врагов перунный;
Их вождь и бодрости и стана обнажен,
Бежит с остатком сил, толпой пугливых жен;
Предстал пред очи холм, плачевна холм кладбища;
Лежат тела вокруг, волков и вранов пища,
Когда бы, сжалясь, росс не предал их земле.
Дымясь кровей татарских паром,
Едва обсох российский меч;
Всех молний ополчен ударом,
Визирь тот нудит вновь извлечь.
Сугубы силы чалмоносцов
Сугубят жар в ведущем россов.
Так Финикс тем сильняй растет,
Чем вяща тяжесть сверху жмет.
Сперлись, ударились друг с другом,
Часть севера со целым югом!
Как в море, страх судов, не молкнет хлябь, урча,
Так жерла бранные рев дали воззвуча;
Земля и воздух потряслися,
Огней геенны разлилися
И крови, как вода!
В груди ведуща их героя
Геройства россы черпля дух,
Несут сомкнута ужас строя,
Стеной палящей движась вдруг;
Горами трудностей преяты,
Воспять не обращают пяты;
Ни чел, ни персей не щадят,
Смертьми дождимы, смерть дождят;
Сквозь вражьи проломясь засады,
Их топчут, как скудель, преграды.
Ни крепки и на брань рожденные чресла?,
Ни тела страшный рост, ни множество числа,
Ни изощренный меч как бритва,
Ни в Мекку теплая молитва —
Не может их спасти.
Как волк, что тек на лов, но льву попался в когти,
Коль ребра унесет, вон выкрутясь, свои,
Бежит и по тропе кровавы льет ручьи;
Так львиной крепостью от россов турок встречен,
Побег; до Истра путь кровьми его замечен.
Там тонет отягчен свинцом кагульских ран;
Крутит раздутый труп Дунай, его тиран;
Во чести мстить врагам бездушные стихии
Участвовать спешат с поборником России.
И се за Истром он! коль грозен туркам плен!
Всяк жизни час им смерть, гроб кажда крепость стен!
С высот Фракийских гор то видя, Марс чудится,
Ровнять с собой вождя россиян не стыдится.
«Сколь долго я, — речет, — с людьми ни обитал,
Не зрел, кто б так побед на крылиях летал.
Отныне на моей я ввек вселюсь планете,
Румянцев — Марс; почто двоим быть в том же свете?
Взгляни: лишь токмо он возложит брани шлем,
Пылает всюду месть, и сяжет смерть за Гем
Я знаю, шлет его сюда Екатерина;
Она ему, а ей споспешница судьбина».
Марс рек, и новый Марс вдруг миром брань венчал.
