Родились котята в корзине,
Возле веников на чердаке.
Дед сказал: «Развели зверинец,
Утопи-ка их, внук, в реке».
Посмотрел я, как кошка лижет
У котёнка на лбу звезду,
Посмотрел на слепых, на рыжих
И сказал: «Топить не пойду».
Дед за этот ответ, с издёвкой,
Целый вечер корил меня:
Мол, характер у парня — девки,
Мол, не парень я — размазня.
Ночевал я в ту ночь на сене,
Слушал девки поют за селом.
Ах, как пахли тогда сирени
Спиртовым горелым огнём.
Отстреляло детство в рогатку,
Отпускало в ручьях корабли,
В золотую тайгу, в палатку
Поезда меня занесли.
Там я часто носил двустволку,
Мёрзнул в белых снегах пурги,
Был не то, чтоб таёжным волком,
Был не то, чтоб грозой тайги.
И не прыгал бесстрашно в пропасть,
Не втыкал в медведя ножи,
Но, наверное, не за робость
Мне якут говорил: «Дьякши».
Май в домах распахнул окошки,
И опять я в краях родных,
И опять окотилась кошка,
И опять мне топить слепых.
И опять я смотрю, как под брюхом
Котята липнут к соску,
И оглохшему деду в ухо
Я кричу: «Утопить не могу».
И опять я лежу на сене,
Где-то парни поют за селом,
Ночью врубелевские сирени
Горят, словно спирт, огнём.
В небе звёзд, будто парни с прогулки,
Собираясь уходить,
Побросали в небо окурки
И забыли их погасить.
