Антону Роговскому
Я не дома,
я в доме Антона,
где старинное всё:
тоска патефона,
худенький стол,
фигурный буфет,
десяток — другой
пожелтевших газет.
Да мамин портрет
старинной работы,
да нервная шпага
времён Дон — Кихота.
Прожито много,
не прожито меньше,
всё ниже бровей разлёт.
Почему-то ему не везёт на женщин,
а скорее, им на него не везёт.
Сердце у Антона небольшое,
размером с кулак,
но он не боится
ни чёрта, ни леших,
и очень любит бездомных собак,
и умеет жалеть
его не жалевших.
… Ночь,
привычная, как жена.
Легко сидеть
за твоим столом,
тихо пьянеть от плохого вина
и мечтать
о былом.
Кораблик на спичечном коробке
океанский слушает гул.
Ночь вздохнула на чердаке,
или ветер тополь спугнул.
Я говорю:
-Антон, пора,
пойдём просматривать сны.
И вот тишина —
раздумья сестра,
я не боюсь тишины.
Долго лежу
между явью и сном,
глядя в черный экран потолка.
Черная шпага,
за черным окном —
черные облака.
День застрелился,
не видно ни зги,
стук каблуков
прохожей…
Слушаю я тишину
и шаги,
Антон их слушает тоже.
