Люди скажут: сутул и стар,
Седеет волос, кривится рот.
А я потопил германских гусар
В дремучей трясине мазурских болот.
Я окружил железным кольцом
Страну сирот и горьких невест,
И сам император с отекшим лицом
Надел на меня захватанный крест.
Но вдруг я узнал, что почета царям
Не хочет отдать измученный строй,
Тогда я крикнул своим егерям,
Что каждый из них – храбрец и герой.
Я знаю – они не поверили мне;
Ведь каждый из них отвечает за всех.
И с правого фланга в большой тишине
Послышался злобный и тихий смех.
Кривясь и шатаясь, с парада ушел,
Узнав, что слава дешевле слез,
И золоченый царский орел
Наутро умрет от свинцовых заноз.
Я перед красным столом стоял,
И на меня смотрела страна,
Меня помиловал Трибунал,
И на виски сошла седина.
Но кто помилует муку мою?
И кто осудит ярость души?
Я тот, кого смерть боялась в бою,
Почет отшвырнул, как слепые гроши.
Шершавый кумач шуршит во дворе,
Шаги детей теплы и легки,
А я умираю в дымной норе,
В пыльной Москве, у древней реки.
Холодный засов стучит по ночам,
И двери отворены в желтый ад;
Неслышно подходит к моим плечам
Светящийся взвод германских солдат.
У них не видел никто из родни
Жестких цветов у белых могил,
Запомнил лишь я один, как они
Глотали кровь и раздавленный ил.
Они говорят: «Болотных дорог
Нам не забыть, умирай скорей,
Тебя покарает тевтонский бог,
Железный владыка земли и морей».
Плывет и качается жирный ил,
Уйдите отсюда, я вовсе не тот,
Я веру в богов и царей потопил
В трясине мазурских болот!
