«О, сколь бледны морские дали
И ясны льдистые зубцы!»
Ботфорты Беринга глодали,
Ворча, дрожащие песцы.
Он говорил: «Я смерть приемлю
Под небом страшным и седым,
Я зрел неведомую землю,
Вулканов раскалённый дым.
Пусть нам судьба грозит расплатой,
Могилой на скале крутой,-
Мы гибнем за пятидесятой
Седой и славной широтой.
Мы в снежном прахе распростёрты,
Но путь в Ост-Индию открыт,
И пусть от моего рапОрта
Бледнеет горделивый бритт!»
И звери вновь к цинготным ранам
Ползут, пригнувшись и скуля,
В огне — то жёлтом, то багряном —
Трещат останки корабля.
С песчаного поднявшись ложа,
Томясь и греясь у костра,
Промолвил Беринг: «Дай мне, Боже,
В последнем сне узреть Петра!
В державной ласке тих и кроток,
Матросский пробуя сухарь,
Изволил взять за подбородок
Меня великий государь.
Сказал: «Моряк державы датской!
Ты на российском мёрз ветру,
Рукою верною солдатской
Служил России и Петру.
Нам помоги, любезный Беринг,
Сыскать восточные моря!..»
И гнулся корабельный релинг
В руке могучего царя.
Мы нищи, голодны и наги
И ждём единого конца…
Златая кисть с петровской шпаги —
В зубах голодного песца.
Не в силах смерти побороть я,
Темнеет ледяная гладь,
И даже — мёрзлые лохмотья
Нельзя от рёбер отодрать!
К востоку обращайте взоры,
К нам льды Америки плывут,
И огнедышащие горы
Последний отдают салют.
Но сердце не могу согреть я…
Исчезло всё — костёр и снег.
И неизбежного бессмертья
Страшится бренный человек!
