У чужих прохладных юрт
Нет весёлого огня.
Хитрый чёрный каракурт,
Каракурт, не тронь меня!
Впереди — кичливый враг,
Черноглаз, жесток и пьян.
Я легла на солончак —
Побледневшая Баян.
Солнца огненного меч
У моих лежит колен.
Милый мой, Козы Корпеч,
Уведён в постыдный плен.
Дышит мне в лицо беда,
Скалит жёлтые клыки.
Хана старого орда
Точит копья и штыки.
Седобровый хан суров
В стане Чёрного Копья
Бьёт на тысячу шагов
Из японского ружья.
Против сердца девять ран
Носит яростный старик.
Он развёрнутый Коран
Положил на броневик.
Плачет брошенный верблюд,
В ковыле — свинцовый визг,
Пять разведчиков ползут
И ломают тамариск.
Сквозь колючие кусты
Приведут меня в твой стан.
От моей ли красоты
Рассмеётся грозный хан.
Голос, тонкий, как стрела,
Прозвенит в ковыльной мгле:
«Смуглой сказкой я жила
В длинногривом ковыле.
Я ему нежней сестры —
Самой нежной из сестёр
Прикажи разжечь костры —
Вместе встанем на костёр.
Хоть живой зарой в бархан —
Был бы только жив Корпеч.
Можешь мне, жестокий хан,
Руку правую отсечь.
Дни, что стаи лебедей,
Поднимают светлый крик.
Хочешь, голову разбей,
Вырви сладкий мой язык!
Грозный хан каких сторон,
Где ещё от мира скрыл
Песню, лёгкую как сон,
В самой тёмной из могил?»
Страшен полдень, ярок зной,
Хан со шрамом на щеке
Тяжко дышит надо мной
С парабеллумом в руке.
«Слова смутного не тронь!
Мы не сгинем навсегда.
Мы бессмертны, как Огонь,
Небо, Ветер и Вода!»
