Узорный ковш старинного литья,
Тускнеющий в прохладе и тумане,
Выносит молодая попадья
В лазоревом широком сарафане.
И в каждой капле отражён весь мир,
Толпа берёз и красных листьев стая.
Он жадно пьёт, и льётся на мундир
Густого сусла пена золотая.
Ещё один, ещё один глоток!
Покой и свежесть встанут к изголовью.
А в бурке — побелевший василёк,
Покрытый пылью и засохшей кровью.
Суровый лекарь не даёт питья,
Но не страшны ворчливые угрозы.
И мир, как молодая попадья,
Герою улыбается сквозь слёзы.
Поля Можая — чисты и теплы —
Блестят росой, снопами, муравою.
Не вам, Наполеоновы орлы,
Не вам кружить над вечною Москвою!
Торопит лекарь. А Москва — близка.
Можай дрожит от сполоха и грома.
Влечётся за колёсами возка
Колючая прохладная солома.
И не поверит лекарь никогда,
Не услыхав ни жалобы, ни стона,
Что меркнет, как осенняя звезда,
Сверкающая жизнь Багратиона!
