Огни последнего трактира
Ночь подобрала под бурнус.
Дорога вырвалась из мира
В лесную тьму, в ночную Русь.
Еще вдали в селе звенели
Ребят веселых голоса.
Но с каждым шагом глуше нелюдь
И непрогляднее леса.
Ямщик смекнул: «Куда ж мы гоним?
Куда ты едешь?» — «Трусишь? Стой!»
Я слез, и укатили кони,
Укутываясь темнотой.
Один. Родимой тишиною
Лесная дышит чернота.
И высь, где звезды светом ноют,
К земле пригнулась у куста.
«Русь! Это ты? — Истомой слуха
Пытаю мать. —Ты слышишь, Русь?»
— «Да, это я. И я, старуха,
На маленьком не помирюсь.
Да где ж ты был? Да что ж ты делал?»
— «Я был с тобой. В веках. Не в тех,
Где ты под плеткою радела,
В бреду выдумывая грех».
«В каких?» — «В невиданных, в грядущих,
Где ты доныне не была,
Где всех, отрады не имущих,
Ты в пурпур счастья облекла».
«Да это ты из сказок вычел
Про сласть кисельных берегов
Или подслушал в песне птичьей
В туманном мареве лугов.
Как встарь, я в топях и оврагах,
Как встарь, костьми меня мостят
Пожар и мор, беда и брага,
Как встарь, соловушки мне льстят».
«А ну-ка, мать, привстань немного.
Прислушайся к себе сама!..»
И расхлестнулась вдаль, дорогой
Шуршащая лесами тьма.
Я на руках не то у ели,
Не то у матери родной.
И дышит древней силы хмелем
В лицо мне сумрак вороной.
И смотрят шире ночи очи,
Зарницы рвут ресниц покров,
И сердце влажное клокочет»
За грудью в волосах лесов.
Мне жутко, и тепло мне. «Что же
Ты видишь? Что ты слышишь, мать?»
Мне вихрем вслух: «На то похоже,
Что буду солнце подымать».
