В пальтишке старомодном, рыжем
стояла ты в дверях ларька.
И ростом показалась ниже,
и обувь как у мужика.
Безжалостное разрушенье
красы почти что неземной
рождало тяжкое смущенье
во мне, застывшем пред тобой.
И зная, что любил когда-то
я свет твоих татарских глаз,
ты улыбнулась виновато,
что вот, мол, не убереглась.
Я обнял, мешкотно сутулясь:
– Ну хоть бы изменилась ты!..
И на минуту вдруг вернулась
тень позабытой красоты.
