Может, в третьем, а может быть,
в тридцать четвертом мартене,
под гудящею крышей
укрывшись от зова огня,
я читаю стихи заступающей смене,
и людское внимание холодит,
словно совесть, меня.
До сердец далеко,
огнестойка рабочая роба,
но от доброго слова
кто станет сердца защищать?
Привели тишину цеховую, непрочную, чтобы
я могла металлургам
стихи о любви прочитать.
Тишина, я все помню,
я вижу любимые руки,
их надежную крепость,
крутую покорность плеча…
Я его называла возвышенно чуть —
металлургом,
где-то здесь он работал,
на бесчисленных этих печах.
Он сюда уходил,
от сердечной обиды спасаясь,
от капризов моих,
от ревнивого, детского зла,
он сюда уходил,
где теперь, повзрослевшая, каюсь,
что такой бестолковой,
такой сумасшедшей была.
В этом городе, вставшем
на магнитных отрогах Урала,
будто чьи-то заветные,
чьи-то большие дела,
я, беспечно смеясь,
золотое кольцо потеряла.
Потеряла и вот
до сих пор отыскать не смогла.
