Лишь тот достоин оды, безусловно,
кто, выкурив сигару, хладнокровно
внимая звукам вражеского хора,
надкусывает яблоко раздора.
К примеру, Жуков был мужик отважный.
Да что там, я б сейчас в талмуд бумажный
втащил его (хоть встань он раскорякой)
с прислугою, фуражкой и конякой.
Но лире мил не лидер со шпаною,
а тот, кто занят внутренней войною.
Кто яркие гирлянды славных песен
вплетает в дебри ругани и воя.
И может быть, сейчас, угрюмый, бледный,
перед мольбертом на коленях стоя,
творит в ночи какой-нибудь Егорыч,
следит зрачком туманные светила
и, тонких сигарет вдыхая горечь,
размешивает в баночке белила.
Как пьяный ирокез среди испанцев,
измученный, босой, без женской ласки,
сидит всю ночь и кончиками пальцев
втирает в холст покладистые краски.
Вот так и мы: живем, слагаем, любим,
вонючим никотином ближних губим,
куражимся. Летя на зов прелестниц,
бросаемся в объятья темных лестниц.
Но под влияньем чар неуловимых
лишаясь сил у ног своих любимых,
в отчаянье стучим башкою оземь
и на горбу тоску свою увозим.
Проскальзываем шпалами ступеней,
где рельсами нам — гладкие перила.
И по три ночи не встаем с коленей.
И на пол льем прекрасные белила.
1996
