Цепочка синих гор. Внизу — страна.
Увы, воображению двуногих
претит вариативность, и она
не слишком отличается от многих.
Там, как везде, за стариков в ответе
сыны, и — благодарные приливу —
шумят моря; у матерей есть дети,
и улицы уходят в перспективу.
Но паровозам не хватает тяги,
и в будний день, чуть свет спеша от хаты,
бог весть зачем сжимают работяги
в мозолистых ладонях автоматы.
Там башни, как зубцы эрзац-короны.
И, судя по газетам, все а ажуре.
Но черные гнездятся микрофоны,
как бигуди, у лампы в абажуре.
Мелькают голозадые амуры
на зданиях с прилежностью статистов.
Там чердаки покинули Тимуры
и в буржуазных выросли министров.
Там нецензурных слов, что крошек в хлебе.
И кровь скопца несет морская пена.
Там открываешь рот сказать о небе,
а с губ летит скабрезная «ебена».
Там в теплый майский праздник ветераны
имеют долю гитлера-капута.
И деловые люди вечерами
спешат припасть к бутылке «Абсолюта».
Там после смены за стаканом водки
пытается забыть свое увечье
Петров. И слово просится из глотки —
сказать ему — простое, человечье.
Мрачнее и суровей год от года
там жизнь, и глубже черные сомненья.
Там правит бал абсурд, там от народа
в консервных банках прячутся соленья.
И кажется — не хватит больше сил,
пустой карман тоскует по монете.
Но выспался, проснувшись — закурил,
и как-то сразу легче жить на свете.
Там пИнгвин нежит тело среди скал,
и черное ружье дает осечку.
Там, поднимая матовый бокал,
в котором кувыркается колечко,
за счастье и удачу пьют до дна.
Там утро красит пурпуровым светом
фасад кремля. И ночь, как ни темна,
а все-таки сменяется рассветом.
1996
