Переломившись, век становится неровным
И — от неровности ль? — не вовсе безусловным,
А… как бы дрогнувшим на склоне роковом.
И вот уж плачет он, закрывшись рукавом,
О плясках на лугу, ходьбе детей по бревнам
И свешиванье ног с мостков над тихим рвом…
О вечном, о живом: о всём, что под металлом
Он сам похоронил, когда был глупым малым, —
Уж слишком молодым и дерзким на слова;
О лесе он ревет: зеленом, синем, алом, —
Который он сразил, когда ломал дрова, —
И — просто о ходьбе; о том, как ставишь ногу —
С беспечной дерзостью! — на снег или на грунт…
В железный век машин ходьба и та — ей-богу! —
Потом, когда-нибудь, воспримется как бунт.
…Чуть-чуть, когда идешь, раскачиваешь руки,
Движенью радуясь… (О, горькая судьба
Людей, не помнящих такой простой науки,
Как пешая ходьба!..)
Теперь вообрази: в грядущей дальней дали
Проснулся человек. Он видел странный сон!
И, как мы говорим, что в детских снах — летали,
«Сейчас во сне — ходил!» — с волненьем скажет он.
