Кедры, сосны корабельные — я не знаю почему —
Пели песни колыбельные беспокойству моему.
Хвойный воздух душу связывал и темнел и вечерел,
Но щавель мне путь указывал наконечниками стрел.
Шла процессиями длинными копьевидная трава,
Пни шуршали древесиною и крошились, как халва.
Колокольчиками белыми ландыш косо моросил,
Выворачивались бельмами на ветру листы осин.
Луч ломился в норку беличью… Уж — блеснул у самых ног,
Как набитый медной мелочью старый бабушкин чулок.
Было что-то в нем старинное — от подсвечников витых,
Как тащил он тело длинное в кольцах темно-золотых.
И о том, что день кончается, прилетел прохладный вздох —
Вздох болота, где курчавился на слезливой кочке мох.
Там теперь стоял, наверное, журавель, понурив нос
И в застывшее мгновение погружаясь… Вот и ночь…
Вот и звездочка далекая повисает в синеве,
И ромашка одинокая растворяется в траве.
