1
Я царем царей в державе мудрых мыслей нынче стал.
Повелителем пространства, шахом времени я стал.
Громок моего дыханья полнозвучный колокольчик.
Свой калам, свой стяг победный, я над миром водружал.
Лоб моих стремлений выше, чем корона Кай-Кубада.
Торсу моего величья и кафтан Гурхана мал.
Солнцем двигаясь по кругу, сея свет с небес четвертых,
Как Масих, своим дыханьем жизнь я мертвым даровал.
В царстве благозвучных песен не делюсь ни с кем я властью,
Мой удел — одни победы, поражений я не знал.
Мыслей дерзкою атакой сильных мира покоряю,
Знаниями воздвигаю обороны прочный вал.
Так, как я рождаю слово, доброта рождает доблесть,
Так, как юности — румянец, бог талант,мне даровал.
Звук моих газелей слаще, чем напевы органона.
Мысли освежают разум, словно взмахи опахал.
Звезды признанные светят, потому что я зажег их.
Я — вода небесных сводов, а они — набор пиал.
Слово девственным оставлю, не ударю в бубен речи,
Чтоб объедками со свадьбы хор проныр не пировал.
Пар случайных размышлений многим я дарил наукам,
А осадок драгоценный в песнопеньях применял.
Поэтических находок сам чеканю я монету,
Все иное побывало много раз в мешках менял.
За экспромтом и шарадой сотни сотен душ увлек я,
А при помощи софизмов тысячи сердец украл!
Легкий почерк мой увидев, Ибн-Мукла кусал бы пальцы,
Ибн-Ханн со мною в споре был сражен бы наповал.
Я — луна в полночном небе, но не знающая пятен.
Я — жемчужина, изъяном бог меня не покарал.
Захворав, бальзам не пей ты, ведь мои целебней бейты,
Слог мой, точно финик сладкий, выше всяческих похвал.
У души моей на створках вырезано завещанье:
«Не звучать речам на свете после тех, что я сказал».
Если стать замыслю вровень я с Давудом-псалмопевцем,
Голоса мобедов стихнут, точно ветер между скал.
Если прекращу дыханье — у людей сердца увянут,
Так без воздуха и солнца базилик бы вмиг увял.
Если б во дворце Вселенной мои песни не звучали,
Кто познал бы суть блаженства, кто б вино у магов брал?
Легкой плавностью напева мне гордиться не зазорно,
Так гордится, источая благовоние, сандал.
Океан — мое дыханье, в нем приливы и отливы,
Вдох — на дно ушел ныряльщик, выдох — перл со дна достал.
Воздух каплями дождинок грудь мою спешит наполнить.
Чтоб из раковин без счета жемчуга я вынимал.
Сам, как в раковине чистой, в браке истинном зачатый,
Двух ублюдков поношенья я выслушивать устал.
Трижды мерзостен завистник, стану йеменской звездою,
Свет которой блуд и скверну поражает, как кинжал.
Скакуны моих творений что-то резвость потеряли,
Видно, я нуждой и горем их копыта подковал.
Хвастовство мое звенело, точно дутые браслеты,
Как я каюсь, как стыжусь я неумеренных похвал.
Так сниму же погремушки, отопру сундук сокровищ,
Не уймусь, покуда людям не отдам последний лал
2
Не добывший и агата, что рубинами я грежу?
Что мне перлы уст, коль перлов кошельком я не поймал?
Пир ночной вершу вдвоем я со своим печальным сердцем,
Не в вине — в слезах кровавых омочив края пиал.
А пинки, что получаю, добывая хлеб насущный,
Горше палочных ударов, что базарный вор узнал.
Обнищав, душой изверясь, — все, как прежде, жажду славы,
Царствованья я взыскую, хоть все блага потерял.
Не стремиться бы мне в небо от земли, из черной бездны:
Дерево, чьи корни слабы, не для мачты матерьял.
Я не фокусник лукавый, не фальшивый богомолец:
Луком глаз своих не мазал, щек шафраном не пятнал.
Вздор, как будто совершенен я в искусстве песнопенья,
Словно ботало верблюжье, я бессмысленно болтал.
Шелк стихов, узоры мыслей — паутина, прах летучий,
Где, я мнил, живое чувство — мертвый черепа оскал.
Я — бездомный пес, и мчатся вслед за мной собаколовы,
Хвать! — и кинут в пропасть ада, чтоб на стражей не брехал.
На дворе монетном слова — не медяк ли я чеканил?
Разве от слона защита жалкий глиняный дувал?
Чем гордиться стихотворцу, коль пророк однажды молвил:
«Самый лучший стих, который больше лжи в себя впитал».
Для науки безразлично, на каком звучать наречье:
Суть красавицы не тронешь сменой пестрых покрывал.
Для стихов переложенье на другой язык — смертельно.
Горд удачей, а вглядишься: вытек смысл и дух пропал.
Я, как зеркало, порою миру противопоставлен,
Твердым ликом непрогляден и душою крепче скал.
Но, охваченный сомненьем, становлюсь слабей былинки,
Ветер гнет меня и треплет, капля рушит наповал.
Грош цена мне в этом мире, но в ином существованье
Я — дирхема полновесный, благороднейший металл.
Господи, молю, взыскую: укажи тропу такую,
Чтобы дел дурных и мыслей я засаду миновал.
Осени благословеньем мой источник вдохновенья,
Чтобы сладость песнопенья в уши мудрых я вливал.
Окажи мне, боже, помощь, чтоб не ждать ее от смертных,
Защити, чтоб я защиты у богатых не искал.
Ты тавром прижги чело мне, к рукавам пришей мне метки,
Чтоб, махнув рукой, у древних я ума не занимал.
Мнений суетных и злобных не пускай в мое ты сердце:
Несовместен с нежной ланью злобно воющий шакал.
Не взыщи, что мал и слаб я, прахом был и стану прахом,
Вот двуличье, стоязычье — пострашней змеиных жал.
Грешен, но молю прощенья, окажи святую милость,
Я стыжусь — ты это видишь, жизнь трудна — ты это знал
Все мы — сущие мгновенно, все мы — меченные смертью,
Ты — необходимо сущий, будешь, есть и пребывал.
Так возвысь меня, чтоб нес я на себе твои приметы…
Глупость! Ты ж осуществляться бесприметно пожелал.
Сердца моего движенье длится лишь тебе в служенье,
Без него порвался б жизни обветшалый матерьял.
В теле собственном себя я ежечасно распинаю,
Дай смиренья, дай уменья не искать, что потерял.
Хоть однажды благосклонно приласкай мне взглядом сердце,
Чтоб в израненном, усталом свет отрадный засиял.
За нечаянный проступок Низами прости без гнева,
Произвол небес известен: шел туда, сюда попал.
До конца продли щедроты, смерть пошли ему благую.
Дал ему ты счастье жизни, отбери легко, как дал.
