Собрание редких и малоизвестных стихотворений Натальи Горбаневской. Здесь мы сохраняем тексты, которые ищут реже, но они дополняют картину её поэтического наследия и подходят для детального изучения творчества. Больше известных текстов — на главной странице поэтессы.
* * *
Не врагом Тебе, не рабом
…не врагом Тебе, не рабом –
светлячком из травы,
ночником в изголовье.
Не об пол, не об стенку лбом –
только там, где дрова даровы,
соловеть под пенье соловье.
Соловой, вороною, каурой
пронестись по остывшей золе.
А за «мир, лежащий во зле»
я отвечу собственной шкурой.
1941
(Из ненаписанных мемуаров)
пью за шар голубой
сколько лет и никак не упасть
за летучую страсть
не унять не умять не украсть
за воздушный прибой
над заливом приливом отлей
из стакана вина
не до дна догори не дотлей
кораблей ли за тот
что несётся на всех парусах
юбилей но война
голубой или серенький том
не припомню не помню не вспом…
Булочка поджариста
Булочка поджариста,
подпалена слегка.
Не заспи, пожалуйста,
чахлого стишка.
На пепле пожарища
и смерть не трудна.
А жарища жалится
аж до дна.
Жало жалкое,
горе горькое,
лето жаркое,
жито золотое.
В начале жизни помню детский сад
В начале жизни помню детский сад,
где я пою «Шаланды полные кефали», –
и слышу, пальцем вымазав тарелку:
«Ты, что ли, голодающий индус?»
А школой был военный снегопад,
мы, как бойцы, в сугробах утопали,
по проходным ложились в перестрелку,
а снег горстями был таков на вкус,
как сахар, но без карточек и много…
Какая же далёкая дорога
и длинная вела меня сюда,
где первый снег – а он же и последний,
где за полночь – теплей и предрассветней
и где река не ела корки льда.
Выходя из кафе
Бон-журне? Бон-чего? Или бон-
послеполуденного-отдыха-фавна.
Объясняюсь, как балабон,
с окружающей энтой фауной.
Лучше с флорою говорить,
с нею – «без слова сказаться»,
и касаться, и чуять, и зрить,
не открывая абзаца…
Два стихотворения о чём-то
И миновало
И миновало. Что миновало? Всё миновало.
Клевера запах сухой в уголку сеновала,
шёпот, и трепет, и опыта ранние строки,
воспоминанье о том, как строги уроки
лесенки приставной и как пылью сухою
дышишь, пока сама не станешь трухою.
И воскреснешь, и дадут тебе чаю
И воскреснешь, и дадут тебе чаю
горячего, крепкого, сладкого.
И Неждану дадут, и Нечаю —
именам, звучащим загадково.
И мёду дадут Диомиду,
и арфу – Феофилу,
и всё это не для виду,
а взаправду, в самую силу.
И смолкли толки
Рышарду Криницкому*
И смолкли толки,
когда заговорил поэт в ермолке –
минималист.
И стихов осколки
просыпались на летний лист
многоточиями.
_________________
* На семидесятилетие и в честь книги
Кто там ходит под конвоем
Лёгкие деньки
Лёгкие деньки,
чижолые ночки.
Подоконники
непрочны, непорочны,
точно моряки,
матросы с броненосца*,
чьи броневики
не по волнам носятся.
________________
*Товарищи матросы,
Купите папиросы…
На зарайской на картофельной гряде
На зарайской на картофельной гряде
потрудись, как в райском вертограде,
как не трудятся нигде уже, но где
не впустую просят Бога ради.
Виноградарь, виночерпий, вертопрах,
потрудись, как сиживал когда-то
вскоре надолго забытый старый Бах
над кантатой стопятидесятой.
Выкопай, приподыми и обтруси
с тех туберкулезных клубней глину,
во раю ли, в огороде, на Руси –
сказано: «Трудись, и не покину».
Муха бедная в янтарь
Муха бедная в янтарь
ненароком залетела.
Орвелловский календарь
оборвался до предела.
Бедной мухе в янтаре
не вздохнуть, не трепыхнуться.
А на нарах в январе
в тесноте не повернуться.
Орвелловский переплёт
в тихой печке пламя лижет.
Муха бедная поёт,
но никто ее не слышит.
Не остави меня
Не остави меня. Не оставь.
Не отстань от меня, что бы я ни
вытворяла. Как бы ни буянила…
Не расплавься, как сталь, не растай,
как снежок с пробухающих почек
в одну ночь. На пути не постой.
Не расправься со мною за почерк
запутанный, непростой.
Не оставляй следов (слов) любви
Не оставляй следов (слов) любви –
такая любовь, первая ли последняя,
это ложь, и не просто, а Ложь-на-Крови,
умышленно распространяя сведенья,
вымышленные обезумевшим от страсти умом,
а не тою, что милосердствует
и долготерпит. Он не терпит, синим огнём
полыхает и с тою даже не соседствует.
А такая (не та) проедает от кишок
до мозжечка, до горла, до пишущей руки,
и остаются письма, и посмертный шок,
и вечность, а по углам пауки.
Нету гибче и лёгче
Нет, нет, не сочиняй, усни
Нет, нет, не сочиняй, усни,
чтобы не вскакивать с постели
в своем ли и уме и теле,
ещё досматривая сны,
к компьютеру, к карандашу,
к чему-нибудь, что пишет, пишет
и мне под веки жаром дышит:
«Да, – говорит, – и я пишу».
О жизнь моя
О, как на склоне
О, как на склоне
жестка стерня,
на небосклоне
ночного дня.
В полнеба тень и
в полнеба темь,
судьбы сплетенья,
как лесостепь.
Но, влажным сеном
шурша впотьмах,
помедли нетленным,
продлись не во снах.
По досточке по тоненькой
По линейке, по правилу
Подрагиваешь, брезжишь
Подрагиваешь, брезжишь,
как месяц над сторожкой,
будто пайку режешь
заточенной ложкой,
как будто не скрежещешь,
а жалобно поёшь.
Вещий же, не вещий
и князь, и меч, и нож,
и ночь, и дрожь, и коньми
разодранное тулово.
Потьмами заоконными
свет фонаря сутулого
трепещет, как скелет
на склоне зим и лет.
После Всенощной
Не задачей, не заданием,
не стирая в прах и дым –
научи мя оправданием,
оправданием Твоим.
Научи меня смирению,
отучи от лишних слов,
чтоб ни вервию, ни ремнию
не развязывать узлов.
Оправданием учи меня,
и помилуй, и подай…
Безо времени, без имени,
если сможешь, оправдай.
Присядка в полуплуга
Присядка в полуплуга,
в приход полдневной почты,
беззвучная подруга,
пошто меня зовёшь ты?
Поверьте, в том конверте
слова плетутся в сети,
и сладкий привкус – сами-знаете-чего
сильнее на рассвете
безоблачного сна.
И облачная стая
стоит, как тишина
густая и пустая.
Проглотив девяносто обид
Проглотив девяносто обид,
я скажу непреложно:
если мышка за печкою спит,
значит, счастье возможно.
Если «Спи-моя-радость-усни»,
значит, не расплескалась
та, что красит счастливыми дни,
серебристая малость.