1.
Станция метро
какого-то святого,
имени чьего
не вычесть, ни прочесть.
Утро — как ситро
до дна загазирова-
но — но ничего,
была бы только честь.
2.
Отлипни от компьютера
и выйди вся,
чтоб мир обнять пятью стира-
ющимися…
Чтоб лист и куст под дождичком
и зреть, и есть,
и ощупью, как ножичком,
насквозь пролезть.
3.
Сантиметрика стиха
и квадратная — стихов,
не лузга, не шелуха,
соло, соло, а не хор,
соло, соло — значит, соль,
соле мио, посоли
шелестящую юдоль
шелушащейся земли.
4.
Сократ, ты доблестный муж, но дурной супруг,
твоя Ксантиппа оклеветана в веках
стократ, и незаслуженно, да и к тому ж
однажды вдруг ее имя как щит на руках
суфражетки воздвигнут… Так вот за что ты испил
цикуту, за девятнадцатый-двадцатый век
нашей эры. Человек без сил на пиру
говорит Платону: «За какую чушь я умру».
5.
Как цитату из графа Толстого,
миллионы шептали: «За что?»
А за то, что растленное слово
над убогой вселенной взошло.
Ослепленные жаром и яром,
лбы и выи послушно клоня…
И остались за кругом Полярным —
не шепча, никого не кляня.
6.
Пафос переходит в патетику,
этика теснит эстетику.
Спасительная ирония?
— Нет, пожалуйста, кроме меня.
На берегах идиллии,
на пастбищах буколики,
давай ищи иди меня,
отыщешь ли? Нисколько.
7.
Синее море,
белый пароход.
Белое горе,
последний поход.
Ты не плачь, Маруся,
приезжай в Париж,
«поэтами воспетый
от погребов до крыш».
8.
Хруст. Это хворосту воз
из лесу медленно в гору.
Значит: «Постой, паровоз».
Значит: груженому фору.
Груз. Это гравий хрустит
на тормознувшей платформе.
Стрелочник ждет, анархист,
с бомбою при семафоре.
9.
Наглости, дерзости, натиска
или и впрямь наплевательства
неистощимый родник…
Да над водой не поник
тополь ли, клен ли классический,
вычленен, вычищен, вычислен,
вычитан до запятых
— чёрта ли лысого в них?
10.
Вытекая из устья
и впадая в исток,
все твержу наизусть я:
«Дайте срок — дали срок».
Из потьмы захолустья
заглянуть на чаек
в ваши кущи. И пусть я
не река, ручеек.
11.
Ручья вода — вода ничья,
безумец, пей, и пей, мудрец,
и только очередь с плеча
положит пьющему конец.
И будет пить полдневный жар
и видеть сам себя во сне,
как он бежал — не добежал,
лицом к ручью или к стене.
12.
Ни драмы, ни трагедии,
билет в руке зажми.
Уедете, приедете
и будете людьми.
Но за столом обеденным
пустой зияет стул.
На паперти в Обыденном
патруль ли, караул…
13.
Ничего себе неделька
начинается:
новогодняя индейка
в печи мается,
всё в чаду — летосчисленье,
хлеб и маятник,
и возводит населенье
себе памятник.
