Хорошая моя, Аистенок.
Прождал я тебя до полуночи
у занесенного снегом цветочного киоска.
Прочитал все объявления на афишной тумбе
и даже сочинил к ним
музыку.
Ты не шла.
Когда замерз палец
в прохудившемся левом ботинке,
я стал пинать чью-то статую,
прикинувшись,
будто проверяю,
крепок ли еще мир.
Ты не шла.
Когда я уже знал от хромого дворника
всю его родословную до седьмого колена,
и как он поругался вчера во хмелю со старухой,
тебя все еще не было.
Тогда я приклеил окурок
к окну с веселыми твистующими девчонками
и пошел к троллейбусу,
бренча негнущимися ногами,
словно звонкими, мерзлыми поленьями.
Вечер в снежной вуали,
прохожие.
Розы белые на устах…
В кафе Нютаг выучила стихи приснилось мне синее детство. У них на стене висело. И еще одно. До марев табунной отчизны полгода в седле мне качаться. Волнуюсь о ней и тоскую, как будто ребенка оставил в дому без присмотра. Нравятся его стихи. Искренние. Самобытные.