Плач тайги обнаженной
по утерянным листьям
ежегоден и прост.
Это осень.
На ладони гранитной гряды,
ветру синей Еравны открытой,
бьется мой незаметный костер,
не желая так скоро угаснуть.
Как сильна материнская кровь!
Словно зверя в родную берлогу,
гонит в край,
где моя колыбель не качалась.
О Еравна!
Размах твоих крыльев широк.
Мускулистые ноги изменят
диковатой и резвой косуле,
пожелавшей тебя обежать.
Тайны дебрей твоих непреступны,
в гордой шири степей и лесов
каждый камень и лист
вольным духом отчизны настоян.
Воздух чист и прозрачен.
Полифония гулкого неба
стоголосым органом звучит.
Аромат ковыля,
как печаль прошлогоднего снега,
летуч.
А природа вершит
сердцу милый обряд:
ассонансы таежных долин,
пантомима влюбленного лося,
крики чаек
над Гундой печальной,
бег непуганых пестрых косуль,
источающих мускус неслышно…
И в прозрачной тиши
над лощинами стойбищ былых
слышу я голоса
неувиденных предков своих.
Оживают они, словно я
вызвать смог преставление света,
словно говор людской,
век назад отзвучавший,
возвращают распадки хребтов:
смех гарцующих в седлах парней,
гул овечьих отар,
звон чугунных стремян,
крик детей у задымленных юрт,
звук матерчатых легких гутулов.
Все является мне
в приглушенной годами беседе
мудрых предков,
ушедших из этих степей,
не дождавшись меня,
не дождавшись меня.
Плач тайги обнаженной
по утерянным листьям
ежегоден и прост.
Это осень.
Мне сегодня светло и печально.
Я пришел попрощаться
на год иль совсем.
Никогда я не пел,
но сейчас
в сердце парня рождается песня,
словно ласточка
крылья свои расправляет.
Это будет осенняя песня,
и грусть
прозвенит в каждой ноте.
Так поют длинногорлые гуси,
над родными лугами кружась.
Буду петь я,
мне струны нужны,
чтоб подыгрывать песне своей,
словно пряди возлюбленной гладя.
Где мой хур,
тонкошеий тоскующий хур,
что закопан в степи моим предком?
Где мой хур?
Песня сердца
быть спетой желает
и щекочет уста.
