Вот барышня под белою березой,
Не барышня, а панна золотая, —
Бирюзовато тянет шелковинку.
Но задремала, крестики считая,
С колен скользнула на траву ширинка,
Заголубела недошитой розой.
Заносчиво, как молодой гусарик,
Что кунтушом в мазурке размахался,
Нагой Амур широкими крылами
В ленивом меде неба распластался,
Остановись, душа моя, над нами, —
И по ресницам спящую ударил.
Как встрепенулась, как захлопотала!
Шелка, шитье, ширинку — все хватает,
А в золотом зрачке зарделась слава,
И пятки розоватые мелькают.
И вдруг на полотне — пожар и травы,
Корабль и конница, залив и залы,
Я думал: «Вышьешь о своем коханном!»
Она в ответ: «Во всем — его дыханье!
От ласки милого я пробудилась
И принялась за Божье вышиванье,
Но и во сне о нем же сердце билось —
О мальчике минутном и желанном».
