И если мне память дана, чтоб терзаться,
Дана, чтобы мучиться, чтобы стенать, —
Я помню, я знаю, с какого абзаца
Главу недочитанную вспоминать.
…Жестянкой на щебне, а в лавке посудной
Сверканием ножниц и медных кастрюль
Июль пламенел – городской, чистопрудный,
Мясницкой и Сретенки пыльный июль.
Он втаптывал в теплую мякоть панели
Вишневые косточки. Плавил стекло
И рельсы на стыках: они пламенели,
Их в пригород к пыльным ромашкам несло.
И тенты – витрин полотняные веки —
С утра опускались, предчувствуя зной,
Над строем фаянсовых ступок аптеки
И мокрых солонок столовой-пивной.
Я за город ездила. Лето сдавало
Скамейки и клумбы свои напрокат,
Взимая за это шумихой вокзала
И эхом реклам, повторенным стократ.
Кивало мне веткой железнодорожной,
И тенью вагонов валясь под откос,
Крушило орешник (он рос осторожно:
По пояс во рву – от мальчишек и коз).
Но к окнам вагонов уже подносили
Орехи в зеленой еще скорлупе.
Закат ослеплял – пассажиры косили
Сквозь желтую пыл деревянных купэ.
И видели: тонет, хлебнув из болота,
Бутылка в осоке. Опорки бродяг
Торчат меж кувшинок. На всем – позолота,
И тени сползаются из-под коряг.
