Все пути в город ведут…
Там
Из тумана и дыма,
Громоздя над ярусом ярус,
Точно со дна сновидений,
Город встает.
Там
Мосты, из стали сплетенные, кинуты
Прыжками сквозь воздух.
Глыбы камня, пилястры, колонны
Возносят лики Горгоны;
Предместья дыбятся башнями,
Трубы, и вышки, и шпили —
В ломаных взлетах над крышами…
Это Город-спрут
Дыбом взметнулся
В глубине равнины над пашнями.
Там
Красные цветы
Вздеты
На столбы и высокие мачты, —
Светятся даже в полдень,
Подобно чудовищным яйцам.
Солнца не видно —
Света исток затянут
Углем и дымом.
Там
Реки из нефти и олова
Бьют о камни и сваи.
Резкие свисты проходящих судов
От страха воют в тумане;
Зеленый сигнал — их взгляд
В океан, в пространство.
Там
На набережных гулко звенят, сталкиваясь, вагоны,
Лязгают цепи, краны скрипят, дребезжат фургоны,
Тяжко весы роняют темные кубы,
Тюки по трапам скользят в огненные подполья,
Спины мостов разверзаются посередине,
В чаще снастей подымаясь, подобно
Виселицам; а медные буквы
Вдоль по крышам, карнизам и стенам
Стремятся изназвать вселенную.
Сверху вертятся колеса, проносятся кебы,
Летят поезда, устремляя усилья
К станциям, версты и версты
Тянущим нити огней золотого фронтона.
Рельсы ползут, разветвляясь, под землю,
Вдоль по тоннелям, по кратерам,
Чтобы вновь появиться и, сталью сверкая,
мчаться мимо
В облаке пара и дыма.
Все пути в город ведут.
Это Город-спрут.
Улица — петли ее, как узлы,
Вкруг монументов захлестнуты —
Уходит и снова приходит обходами.
Неразрешимые толпы ее,
С руками безумными, лихорадочным шагом,
С завистью злобной в глазах,
Жадно хотят ухватить уходящее время.
Ночью, вечером, утром,
В шуме, в спорах, в тоске,
Наобум кидают они
Страстное семя своей работы,
Уносимое временем.
И в порывистом ветре безумия их
Хлопают двери темных и скучных контор,
Двери банков и мрачных притонов.
На улицах пятна ватного света,
Разодранно-красного, точно горящее вретище,
Отступают от фонаря к фонарю.
Жизнь алкоголем заквашена,
Бары разверзают на тротуары
Зеркальные скинии,
В которых дробятся опьяненье и буйство.
Слепая свет продает у стены —
По копейке коробку.
Голод и блуд обнимаются в дальних углах.
И черный порыв ярости плотской
Пляшет танец смерти в глухих переулках.
Вожделенье растет и растет,
Ярость становится бурей,
Давят друг друга, не видя, жаждут
Упиться золотом, пурпуром, телом.
Женщины — бледные идолы — бродят
Со знаками пола в своих волосах.
Воздух, воспаленный и рыжий,
Иногда от солнца отхлынет, день обнажая, —
И тогда — это точно великий крик,
Кинутый хаосом к свету
Площади, рынки, дома и дворцы
Ревут, распаляясь, с такою яростью,
Что умирающий ищет напрасно минуты молчанья,
Которое нужно глазам, чтоб закрыться навеки.
Днем он таков.
Меж тем, когда вечера
Ваяют небесные своды ударами черного молота,
Город вечерний вдали царит над равниной,
Как образ безмерных ночных упований.
Он воззывает желанья, великолепья и чары,
Зарево меди кидает до самого неба.
Газ мириадный мерцает золотой купиною.
Рельсы становятся дерзкой тропою, ведущей
К лживому счастью в сопровожденье удачи и
силы.
Стены его представляются издали крепостью,
И всё, что идет от него — и туманы, и дымы, —
Светлым призывом доходит к далеким селеньям.
Это Город-спрут —
Осьминог пламенеющий,
Гордый скелет на распутье.
И все дороги отсюда
Ведут в бесконечность —
К Городу.
