Собрание редких и малоизвестных стихотворений Ивана Коневского. Здесь мы сохраняем тексты, которые ищут реже, но они дополняют картину его поэтического наследия и подходят для детального изучения творчества. Больше известных текстов — на главной странице поэта.
* * *
Ты, веками опозоренная
И абие изыде кровь и вода…
Ев. Иоанна 19, ст. 34
Ты, веками опозоренная,
Неустанно раззадоренная,
О людская кровь — руда,
Неужель с тобой не сложится
Снова, так что плоть обожится,
Строгий недруг твой — вода?
Неужель густою пеною,
И кипучею, и тленною,
Вечно в нас тебе гореть?
И терпеть опустошения
От страстей ожесточения —
Клокотать, потом хиреть?
Если б с легкостию водною,
Смелой, пылкой и свободною,
Совершала ты свой путь —
То огню ль страстей губящему
Иль унынию мертвящему
Смертью на тебя дохнуть?
Воскресение
Небо, земля… что за чудные звуки!
Пестрая ткань этой жизни людской!
Радостно к вам простираю я руки:
Я пробужден от спячки глухой.
Чувства свежи, обаятельны снова,
Крепок и стоек мой ум.
Властно замкну я в жемчужины слова
Смутные шорохи дум.
Сон летаргический, душный и мрачный,
О, неужель тебя я стряхнул?
Глаз мой прозревший, глаз мой прозрачный,
Ясно на Божий мир ты взглянул!
Раньше смотрел он сквозь дымку тумана —
Нынче он празднует свет.
Ах, только б не было в этом обмана,
Бледного отблеска солнечных лет…
В сторону — чахлые мысли такие!
Страстно я в новую жизнь окунусь.
Хлещут кругом меня волны мирские,
И увлекают в просторы морские:
В пристань век не вернусь!..
Вожди жизни
Луна — укор, и суд, и увещанье,
Закатных судорог льдяная дочь.
Нас цепенит недвижное молчанье,
Нас леденит безвыходная ночь.
Но звезды кротко так вдали мерцают,
К нам в душу с лаской истовой глядят;
Хоть приговор луны не отрицают,
Зато любовь к безбрежности родят.
То — солнце — кубок животворной влаги,
То — сердце мира с кровью огневой:
Впускает в нас ток пенистой отваги
И властно рвет в круг жизни мировой.
И кровь в нас снова живчиком струится.
Для нас свет солнца, это — жало в плоть!
Мир лучезарных грез в душе роится…
Да, ты рожден нас нежить и колоть,
О мощный свет! — В своей нетленной дали,
В блаженстве стройном разметался ты;
В бездонных горизонтах увидали
Мы новый мир бодрящей теплоты.
В крови моей
В крови моей — великое боренье.
О, кто мне скажет, что в моей крови?
Там собрались былые поколенья
И хором ропщут на меня: живи!
Богатые и вековые ткани
Моей груди, предсердия и жил
Осаждены толпою их алканий,
Попреков их за то, что я не жил.
Ужель не сжалитесь, слепые тени?
За что попал я в гибельный ваш круг?
Зачем причастен я мечте растений,
Зачем же птица, зверь и скот мне друг?
Но знайте — мне открыта весть иная:
То — тайна, что немногим внушена.
Чрез вас рожден я, плод ваш пожиная,
Но родина мне — дальняя страна.
Далеко и меж нас — страна чужая…
И там — исток моих житейских сил.
И жил я, вашу волю поражая,
Коль этот мир о помощи просил.
Не только кость и плоть от кости, плоти —
Я — самобытный и свободный дух.
Не покорить меня слепой работе,
Покуда огнь мой в сердце не потух.
Зимний голос
О старость могучая круглого года,
Тебя я приветствую вновь.
Я юн, как мечта, и я стар, как природа,
Хранитель событий и снов.
Так радостно осени ветры свистали,
Носясь по жнивьям, зеленям,
И столько безумных дождей наметали,
Рыдая по сгубленным дням.
Великому жизнь обреклась запустенью,
И ждал обездоленный мир:
Ужели же смерти не минуть растенью,
И край навсегда уже сир?
И ветры с неведомых стран налетели
Под вечер промокшего дня,
И росы хрустальные к утру осели,
Таинственный холод храня.
Так славлю я снова священные зимы.
Пусть греются зерна, что грезят в земле,
И мыслей посев дальновидный, озимый,
Медлительно всходит в челе!
В небывалое
«Бежать в нелепость, в небывалое,
Себя бежать?..»
Случевский
Стыдитесь говорить: нельзя! Взывайте: можно!
«На веки» — это смерть, а власть — «все до поры!»
Ведь непреложное так пусто и ничтожно,
Вне всякой .вольности и роскоши игры.
«Все может быть!» — И так быть всемогущ могу я,
«Нельзя не быть» — то для невольников закон.
Возможность берегу, в возможность убегу я,
Не вечен ни один заветный Рубикон.
Люблю я Истину, но также мило Мненье,
И вечность хороша, лишь если время есть,
Под каждым Мнением заложено Сомненье,
Как заповедный клад: то личной воли честь.
До и после
За что люблю я с детства жизнь и землю?
За то, что все в ней тайной веселит,
За то, что всюду вещему я внемлю —
Ничто не дарует, но все сулит.
Когда, крутым крушеньем удрученный
В погоне за надменною мечтой,
Спущуся в сумрак жизни обыденной,
Вниз по ступеням лестницы витой, —
В безвестной тишине я буду весел.
Скользнув в укромно-милую мне клеть:
Косящата окна я не завесил,
И дум но буду духом я светлеть.
Видны мне из окна небес просторы.
Волнистая вся область облаков
Увалы млечные, седые горы,
И тающие глыбы ледников.
И, рассевая ласковые пены,
Как целой тверди безмятежный взор,
Сияют во красе своей нетленной
Струи небесных голубых озер…
Посвящение
…Ie sourire etrange de la Vie. Il de Regnier*
Сам я смеюсь над собой,
Знаю — я властен, но хил.
Ты же моею судьбой
Правишь, как мудрость могил.
Дерзко метнусь я к лучам:
Смотришь — а ты уже тут.
Взором, подобным врачам,
Правишь над дерзким ты суд.
В зыбких и твердых устах
Ведений тьмы залегли.
Силен ли я, иль зачах —
Век мне открыть не могли.
Вечно и «да» в них, и «нет».
Благо им, слава за то!
Это — премудрый ответ:
Лучше — не скажет никто.
________________
* Странная улыбка жизни (Ренье)
Наследие веков
Вере Ф. Штейн
Когда я отроком постиг закат,
Во мне — я верю — нечто возродилось,
Что где-то в тлен, как семя, обратилось:
Внутри себя открыл я древний клад.
Так ныне всякий с детства уж богат
Всем, что издревле в праотцах копилось:
Еще во мне младенца сердце билось,
А был зрелей, чем дед, я во сто крат.
Сколь многое уж я провидел! Много
В отцов роняла зерен жизнь — тревога,
Что в них едва пробились, в нас взошли —
Взошли, обвеяны дыханьем века.
И не один родился в свет калека,
И все мы с духом взрытым в мир пошли.
Отрывок
Первозданная свежесть и резкость весны,
Крепкий запах весенней стихии!
Ты впиваешься в нас до нежнейшей струны,
И неистовства едко-сухие
Мы вдыхаем, сильны.
Дикий дух мятежа и войны,
Исступленные соки глухие,
Нас мутите вы властно, природы сыны.
Захмелеем же мы,
Словно древние гунны лихие…
Я с жаждой ширины, с полнообразья жаждой
Я с жаждой ширины, с полнообразья жаждой
Умом обнять весь мир желал бы в миг один;
Представить себе вдруг род, вид, оттенок каждый
Всех чувств людских, и дел, и мысленных глубин.
Всегда иметь тебя перед духовным взором,
Картина дивная народов и веков!
Вот что бы я считал широким кругозором
Ума, вознесшегося вплоть до облаков…
По праву рождения
Среди старинных зал, по матовым паркетам,
Где дремлют по стенам поблекшие холсты,
Блуждаю часто я в раздумий, согретом
Негаснущим теплом наследственной мечты.
Мне снятся пращуры, столь полные преданий,
Облюбовавшие то творчество веков,
Что созидалось там, в земле великих зданий,
Под белым пламенем нетленных облаков;
Но что-то душам благородным их сказало,
Внушило чувство их покоев родовых —
И убрана стена блистательного зала
Наследием племен отживших, но живых.
Привет вам, мужи достославных поколений,
Служители полков, служители земли!
Лишь пред иконами склоняли вы колени,
А перед обществом вы только честь блюли.
В тиши угодия вы чудно возрастали,
Как чужеземный плод, возросший в парниках,
В столицах стройными палатами блистали,
Где в кружеве носился бал, как в облаках.
И кто почил вдали, под небом виноцветным,
Близ мраморных террас и благостных холстов;
Кто — в дебрях и степях, в гнезде своем заветном —
И принесли на гроб из парка сонм цветов.
Пойми же, селянин, без племени, без роду,
С тобой пойду я в лес, заслушаюсь дроздов
Я так же, как и ты молюся на природу,
И пить ее млеко бегу из городов.
Но не понять тебе, бездомному, нагому,
Какой есть у меня торжественный приют,
Где я причастен достоянью дорогому,
Святому золоту, что мне отцы куют.
Из другого мира
И вот опять звонит тот колокол глухой,
Что слышал столько раз я в воздухе полдневном,
А я лежу, хриплю, поверженный, нагой,
В недуге мерзостно-волшебном.
Что хочешь ты сказать, о, колокол живой,
О, вещий колокол, набат богослуженья?
Да, бей тревогу, бей, над жалкой наготой,
Дошедшей до пределов униженья.
Великий страж судьбы, гремишь ты: с нами бог!
Как тот нежданный глас, что грянет над веками.
И не поймет мудрец, а голос будет строг,
Но благ перед пустынными песками.
Затишье
Как я люблю тоску свободы,
Тоску долов, тоску холмов
И в своенравии погоды
Покой садов, покой домов!
И дней ручьи луками вьются,
И так играет с ними свет.
И в берега озеры бьются,
А море дальний шлет ответ.
В странах безвестных, небывалых
Идет война, гуляет мор —
Страстей, страданий, страхов шалых,
Любви и гнева древний спор.
Но я люблю их шум протяжный,
Призывный, призрачный их шум.
Их проницает помысл влажный,
Их созерцает яркий ум.
Нет душных снов в ночах безвольных,
В привольи дня курю я сны,
Что, средь пустынь моих юдольных,
Из сердца мысли рождены.
Отречение
Посвящено А. Н. Г.
Да, все бегут часы, но уж не так, как прежде;
И светы радуют, и волны дум растут;
Но места нет в душе единственной надежд
Восторги первой страсти не взойдут.
Ты там же все вдали, о легкая, как пламя,
И мощная, как плоть густых, сырых дубрав.
С тобой расстались мы широкими словами,
И мысли зов и воли суд мой прав.
Я не создатель, нет — я только страстный голос,
Могу я жаром обаятельным дохнуть.
Но жизнь моя, увы! на части раскололась,
И иногда не дышит грудь ни чуть.
Осенние голоса
Убийственный туман сгустился над столицей.
И ноют, смерть в себе тая, сердца, дома.
Сцепились всюду колесница с колесницей.
И цвет земли погиб, а далека зима.
Удел наш — нищета, уродство и бессилье.
Высасывает кровь из нас сырая мразь.
И Скука распластать губительные крылья
С Тоской седой вослед идут, не торопясь.
Зачем ты здесь, мой дух, в крови глухих страданий,
О ты, что веруешь в блаженство горячо?
Властителен, как царь, строитель славных зданий,
Ты вражьей силе дал ломать свое плечо.
Ты — в мире демонов, зловонных и холодных,
И в их руках теперь — теснящая судьба.
Но сущий — ты один, создатель чар природных
И тех же демонов, чтоб с ними шла борьба.
С беспечностью косясь на призрачное тело,
Что в слякоть немощью своей меня влечет,
Прозрящий взор летит к блаженному пределу,
Где радужная жизнь в глуби теней течет.
А тут же, близ меня — я знаю — есть собратья
Которым нем юдоли покаянный плач.
Он небылица: в нас ведь — бытия заклятье.
Из смертной сей земли вперед! Наш свет горяч.
Недоумение
Когда явленья бьются и играют,
Когда стремится ветер, вьется дым,
Ужель мой дух тогда не умирает
И он не то, что перед ним?
Он тот же, иль себя уж он не знает,
Ни сам себя, ни тверди голубой,
И нет всего, что дух лишь заклинает,
Заворожен собой?
В торжественно-обманное мгновенье.
Когда навесы ветхие спадут,
Настанет ли навеки откровенье.
Иль снова дни уйдут?
С холодной воли
Что за окнами волнуется?
Это — воздух, это снег…
И давно уж сердцу чуется
Тихих, быстрых облак бег.
Сердце ноет, как безумное,
Внемля жизни в небесах,
И безмолвно, многодумное,
Стоя долго на часах.
Вон из груди оно просится,
Внемля ветру, облакам,
В те пространства, где разносится
Зов их к морю и рекам, —
От уныний человечества
В жизнь погоды мировой,
В бесконечное отечество
И моей души живой.
В поднебесьи
Софии И. Станек.
Вот, с поморьями, морями, островами,
Небо, словно мир весь, надо мной.
По раздолиям его, над деревами,
Носится коней табун шальной.
Белоснежные развеялися гривы,
Мчатся вплавь по синим озерам.
Гонит ветер их, погонщик их ретивый,
К отдаленным облачный горам.
А с земли ковыль широкий шум доносит,
Сосен устремляются стволы —
И все в тот же край табун лихой уносит,
В край, где реют белые валы.
Припев
А земля идет, и солнце светит,
То скупясь, то щедрясь на тепло.
Кто заветный ход вещей отметит,
Кто поймет, откуда все пришло?
И в реках струи живые стынут,
И в реках же тает нежный лед.
Кто те люди, что перстом нас двинут —
И ускорен будет вечный ход?
Тут — зима, а там — вся нега лета.
Здесь иссякло все, — там — сочный плод.
Как собрать в одно все части света?
Что свершить, чтоб не дробился год?
Не хочу я дольше ждать зимою.
Ждать с тоской, чтоб родилась весна,
Летом жить лишь с той мольбой немою,
Чтоб была и осень суждена.
Не хочу, томлюся, и живу я,
И живу я все ж, надеюсь век,
И, вздыхая, жизни не порву я:
Плачь, а втайне тешься, человек!
Отголоски
Le pays de mon reve… Verlaine.
Я прохожу меж вас, неслышный и незримый.
О боже, от меня как все вы далеки!
И жму я руки всем — и протекают мимо
Таких различных душ живые тайники.
В несбыточных странах, обширных и уютных,
Я дух свой позабыл, и где его сыскать?
Ужель отдаться играм проблесков минутных,
Ужель махнуть рукой, и вне себя порхать?
Друзья, я вас люблю, но чужды вы безмерно
Вот несколько уж лет я вашим миром жил,
Что ж — сердце старое всему осталось верно.
Что было родиной, чем я не дорожил.
Мне кажется порой, что снова в путь далекий
Направлюсь я, в тот край, где дышат города,
Где лентой голубой развиты рек притоки,
Где — горы грозные к кроткие стада.
Меж ясных мудрецов и полных тайн поэтов
Там, в теплый летний день, я сяду на холме,
И много я приму от этих мест приветов,
Прохладой веявших в младенческом уме.
Так я вкушу опять от сладости врожденной,
Твоей, о вольный и преданий полный край!
Так и всегда, воображеньем огражденный,
Вокруг меня свои пределы простирай.
Я не любил
Я не любил. Не мог всей шири духа
В одном лице я женском заключить.
Все ловит око, все впивает ухо,
И только так смогу в любви почить.
Когда б, простясь с возлюбленною девой,
Вперил я взор в роскошный неба свод,
Иль в сень широколиственного древа,
Иль в душу, вещую, как рокот вод, —
Простер бы к ним стремительно об’ятья,
Во мне б не девы образ уж царил;
Но девы лик и сны вселенной — братья:
К единому все диву я парил.
Так — обнимусь я с женской красотою,
Но через миг — с горой или ручьем,
Но душно составлять одно с четою,
Скорбя в разлуке с частным бытием.
Нет — естество свое стремясь раздвинуть,
В него рассвету, полдню и звездам,
И всем людским порывам дам я хлынуть,
Впитаю их — и все пребуду сам.
Ты прав
К П. П. Конради
Ты прав — не века сын, я чую лишь отзвучья
На мертвую тоску иль на живую страсть.
Нет, сын цветущего, как сад, благополучья
Судьбам неведомым обрек себя на часть.
Гроза таинственная вечно идет мимо.
Я чутким трепетом всечасно возбужден.
Струятся дрожь, озноб в крови неутомимой.
Чуть замер в сердце дух, — уж вновь он возрожден.
И вся вселенная — на лоне вертограда.
Так тайно, жутко все, уютно, верно мне.
В траве и в сенях — цвет, и влага, и прохлада;
А пламя, тьма грозы — вдали, в глухой стране.