Поднимается занавес: на сцене, увы, дуэль.
На секунданте — коричневая шинель.
И кто-то падает в снег, говоря ‘Ужель’.
Но никто не попадает в цель.
Она сидит у окна, завернувшись в шаль.
Пока существует взгляд, существует даль.
Всю комнату заполонил рояль.
Входит доктор и говорит: ‘Как жаль…’
Метель за окном похожа на вермишель.
Холодно, и задувает в щель.
Неподвижное тело. Неприбранная постель.
Она трясет его за плечи с криком: ‘Мишель! Мишель,
проснитесь! Прошло двести лет! Не столь
важно даже, что двести! Важно, что ваша роль
сыграна! Костюмы изгрызла моль!’
Мишель улыбается и, превозмогая боль,
рукою делает к публике, как бы прося взаймы:
‘Если бы не театр, никто бы не знал, что мы
существовали! И наоборот!’ Из тьмы
зала в ответ раздается сдержанное ‘хмы-хмы’.
