Мне не забыть то чудное мгновенье,
Хотя немало лет прошло с тех пор,
Как я услышал ангельское пенье,
С визитом посетивши папский двор.
Меня водил под ручку, словно ровню
(«Ну что, любезный… Как вам Ватикан?»),
Какой-то Пий. Я номера не помню,
Но помню, что забавный старикан.
Он показал свою библиотеку,
Оранжерею и бильярдный зал,
Казалось бы, чужому человеку,
А все как есть хозяйство показал.
Потом спросил какого-то аббата
(Их там вертелась целая толпа):
«А может, показать ему кастрата?»
«Конечно, — тот воскликнул, — mon papa!
Есть здесь один по кличке Фаринелли,
Обычный вроде с виду бы скопец,
Но тут слушок разнесся по капелле,
Что он еще к тому же и певец.
Он раньше у султана был в гареме,
Но, видимо, султану надоел,
И тот его нам одолжил на время,
А этот вдруг, с тоски видать, запел».
Пий удивился: «Что вы, неужели?
А я-то думал, он гермафродит,
Но если это так на самом деле,
Пусть свой талант, не медля, подтвердит».
Через минуту привели кастрата,
Росточком мне по пояс аккурат.
Ну что могу сказать я вам, ребята:
Кастрат и в Ватикане он кастрат.
Будь он хоть Иванов, хоть Фаринелли,
В нем половой отсутствует запал.
Но он запел — и тут все охренели,
А Папа чуть с балкона не упал.
Восторгам бурным не было предела,
Аплодисментам не было конца,
Всех за живое, видимо, задело
Искусство зарубежного певца.
И вдруг ко мне оборотясь с поклоном,
Он произнес, не поднимая глаз:
«Гостеприимства следуя законам,
Хотел бы спеть я что-нибудь для вас.
Что гость предпочитает из России?
Есть из «Мадам» отрывок — «Баттерфляй»,
Хотите, можно что-то из Россини».
«Нет, — говорю, — Газманова валяй!»
«Ну что ж, извольте, если вам угодно,
Мне с детства песня русская мила,
Особенно когда она народна. Итак:
«Москва. Звонят колокола!»»
…И подхватили песню кардиналы,
Дрозды в саду, ромашки на лугу,
Мне что-то это все напоминало,
Но что, припомнить точно не могу.
Возможно, что грозу в начале мая,
Хотя, возможно, и девятый вал.
Как это называется, не знаю,
Я лично бы катарсисом назвал.
…Уж нет в живых великого кастрата,
Но в память тех давно минувших дней
Я весь их род люблю любовью брата,
И даже, может быть, еще сильней.
