Георгий Оболдуев — Стихи

Все мы — ровесники, младенцы и старушки —
Жизнь ежедневную посильно создаем,
То вздор отпетый чуть не до небес раздувши,
А то сокровище отправивши на слом.

И отовсюду-то грозят нам чьи-то жезлы:
Доноса и толчка, приказа и перста…
Невыпотрошенный — глотай, что в рот полезло,
А выпотрошат — так уж не отворишь рта.

Живем, носы задрав, но прячась за кулисы
То честолюбий, то успехов, то скорбей…
Старательно доим наш пафос тугосисый,
Крепя энтузиазм предложенных идей.

И если это все уж выглядит не вовсе
Непрезентабельно, по правде говоря,
В том виноват не зуд, чесавшийся в Хеопсе,
А трудно занимающаяся заря.

Там был разгульный смрад вослед ночной пирушке,
Здесь — перед ярким днем рассветный, легкий дым,
Все мы — ровесники, младенцы и старушки —
Благую будущность, наверно, создадим.

Не умирайте, подождите:
Мне с вами очень интересно.
Под те метели, под дожди те,
Что в нас летели столь телесно,
Мне вновь прокрасться б, вновь упасть б ещё,
Вновь подышать бы влажным сумраком,
Пробиться б на живое пастбище,
Навстречу солнушкам и сумеркам.

Того, что все дыханья ценят,
Нам выпало не так уж много:
То – глина, то – асбест, то – цемент, –
И запорошена дорога…
Где ж было выглянуть растеньицу
Кусочком яркой, щуплой зелени,
Когда на жизнь как на изменницу
Всё – валит веленого веленей.

Венками с трупов всех Офелий,
Любовным вихрем всех Франчесок,
Браслетками всех Нин – летели
Века в мгновений перелесок.
Вот мы и дожили до зрелости,
Почти уж съёжились от старости,
В каком-то нерешённом ребусе
О Гамлете, Икаре, Фаусте.

1

Заиграли светотени:
Потянуло от земли
Свежим запахом растений –
Ай, люли.
Поводя холодным носом,
Побежали кобели –
Фтю!.. по половым вопросам,
Ай, люли.
Кораблей и пароходов
Заскрипевшие рули
Забурлили в полных водах –
Ай, люли…
Заплясали по озёрам
Молодые голавли,
Завели безмолвным хором:
Ай, люли.
Ну а люди, ну а люди,
Поглядев на корабли,
Будто вспомнили о чуде –
Ай, люли, –
Распахнув умы и души
(Ох уж эти утили!),
Ватой затыкают уши
(Ай, люли!..)
И мечтают о предмете
Из родимой конопли:
Кнут, вожжа, верёвка, сети…
Ай, люли…

2

Для войны необходимы
Единицы и нули:
Ад из грязи, шума, дыма –
Ай, люли!
В чистом небе самолёты
Загудели, как шмели:
Что ты, что ты, что ты, что ты,
Ай, люли?..
В день пригожий и весенний,
Застучали костыли
В сени, лучшие из сеней,
Ай люли:
Неудобны в обороте
И торчат, как горбыли,
Так, что шкуру оборвёте,
Ай, люли…
Ни слезами, ни слюнями
Не перешибить сопли…
Что-то завтра будет с нами?
Ай, люли?
Много всяких наций кули
Тащат тяжкие кули…
Эй, вы, ну ли, что заснули?
Ай, люли!..
Скажут правду, правду скажут
Европейские врали:
Им положено по стажу
Ай, люли.
Городские кавалеры –
Ух какие ковали –
Подкуют хоть символ веры:
Ай, люли!

3

Осенив себя крестами,
Вышли в поле севали:
Ну, колхознички-крестьяне,
Ай, люли!
Если с неба прямо в сердце
Потянули журавли,
У злодея вянет зверство,
Ай, люли.
Очень жалко, что такого
Не знавали короли:
Это было бы им ново –
Ай, люли.
Генералы офицерам
Не кричали б: «целься, пли
По врагу живым манером!»
Ай, люли…
Зарывающим таланты
По полтиннику рубли
Предложили б спекулянты –
Ай, люли…
Этой купли и продажи
Не стерпели б москали:
«Что ж такого, если даже
Ай, люли?»
Вроде будто не по чести
Вот так бредни развели?!
Не сидится, вишь, на месте, –
Ай, люли?..
Завивает половодье
Сновиденья да хмели:
Крепче, знай, держи поводья, –
Ай, люли!

4

Если я сижу на стуле,
Стало быть, не на мели.
Ну-ка, братцы, затянули
Ай, люли!
Пусть старательно полмира
Охраняют патрули:
Я не выйду из трактира:
Ай, люли…
Закажу я осетрину
И говядину-були,
Шапку на уши надвину –
Ай, люли!
Выпью чаю, выпью водки,
Цинандали и шабли,
Запищат тогда красотки –
Ай, люли…
Ведь истории колёса
Не касательны до тли?
Уж я сею, сею просо –
Ай, люли!
Кто это, ощерив морду,
Кажет кукиш из щели?
Я ему отвечу твёрдо:
Ай, люли.
Ну и ладно! Коль от петли
Недалёко до петли,
Так сначала не запеть ли
Ай, люли?

Бедный, дрожащий зверёк,
Раненный выстрелом,
Плохо себя ты сберёг:
Доли не выстроил.

Лапы и хвост поджимал,
Морщился ласково,
Скраивал свой идеал
Начерно, наскоро.

Сердцем не бейся в судьбу:
Накрепко заперто.
Спёрло дыханье в зобу
Чуть ли не замертво.

Болью предсмертных потуг
Жил не надсаживай:
Видно, не нам с тобой, друг,
Встретиться заживо.

Что-то в нежданной судьбе
Вышло навыворот,
Раз не мелькнуло тебе
Верного выбора.

Кровью исходишь? скулишь,
Жмурясь на извергов,
Тёпленький, серый малыш?..
Сиверко, сиверко!

Ноги дрожат и ползут,
Потные, мокрые,
Бегом последних минут
Стёртые до крови.

Словно в заветном рывке
С силой рванулись и…
Всё повторяют пике
Смертной конвульсии.

Трепетом самых основ
Двинуто под руку:
Скоро тягучий озноб
Влезет до потроху.

Жизнь, что была не полна —
Отмель на отмели! —
Им-то хоть и не нужна, —
Взяли да отняли.

Ихнего права не трожь
Писком: «а где ж оно?»
Что-то ты дуба даёшь
Медленно, мешкотно.

Слабостям, чорт подери,
Место не в очерке!
Жалостный тон убери,
Брось разговорчики!

Чтоб у злодеев (тьфу, тьфу!)
Слёзы не падали
В каждую эту строфу
Из-за падали.

Я потерял живую нить –
Своей поэзии окрестность:
Не знаю, как остановить
Грехопаденье в бессловесность.

Наверно – это результат
И одинокости и свинства:
И даже средь людских громад
Повсюду властвует единство,
А здесь, в глуши, наперечёт
Не только люди без гипноза,
Но просто весь живой народ,
Который не взяла угроза.

И путь, по мыслям и делам,
Далёк от одного к другому:
Пойдёшь, да удивишься сам,
Да повернёшь обратно к дому.

И страшен дом, когда в дому
Хотя б единое биенье
Совместно сердцу твоему
Хотя б в единое мгновенье.

И безответна пустота,
Которой даже нет названья,
Которую душа и та
Не выбрала б для умиранья.

И вот ты понял, почему
Я променяю без оглядки
На боль, на голод, на чуму
Болото здешней лихорадки.

Ты зажмуриваешь очи
И крадёшься как слепая
Мимо света, мимо ночи,
Дорогая, дорогая.

Стеариновые руки
Осторожным ожерельем
Забирают на поруки
Всё, чем раньше очерствели.

Забывая недомолвку,
Отвечая прежним спорам,
Втихомолку, втихомолку
Изумлённым водишь взором.

Не зовёшь ты ни упрёком,
Ни заботой, ни угрозой:
Ненароком, ненароком
Улыбаешься сквозь слёзы.

Ты коверкаешь забвенье,
Ты отталкиваешь ропот,
Каждое твоё движенье
Незаметнее, чем шёпот.

Будто сбитая из жести,
Вот ты – будто восковая,
Вот ты – будто в каждом жесте,
Дорогая, дорогая…

Я не томился, не страдал,
Не лез ни в Ленины, ни в Лессинги:
За то вот — и не умирал,
Как некоторые ровесники.

Слова и звуки, что цветы,
В стихах и музыках нарваны:
Эту смертельность красоты
Растопчут варвары,

Которые, — грубы
В своем трогательном невежестве, —
Думают, что весь вес судьбы
В быстроубитой свежести.

Не узнать им, что есть за ней
Неуничтожимое качество,
Какое своре дикарей —
Ни выдумать, ни выдрать начисто.

Ржал в траве кузнечик
Медленно и знойно.
Несколько овечек
Шло благопристойно.

Люди – жёлты, босы –
Ворошили сено,
Отбивали косы,
Приклонив колена.

Те тёплые толпы
Облекла кончина:
С ними холод тёплый
Делит их скотина.

Конь, корова, жучка.
Плуги, сохи, косы –
Как бойко, так жутко –
Распластали кости.

Ржёт в поле кузнечик,
Прёт по полю стадо,
Каждый человечек
Делает, что надо:

У одного книга,
У других газета:
Посильное иго
Темноты и света.

Ветрик насекомых!
Ветрище аварий!
Ветерок черемух!
Ветер гор и далей!

Шелестит колючий лес
На пустые облака.
Вытекает из небес
Тёмно-серая река.

Я запомнил, как сумел,
Медленный пейзаж,
Разложивший под прицел
Ветра дрожь, влаги блажь.

Штатский, как всеобщий мир,
Как разрезательный нож,
Человек – отменно хорош,
Любопытен, мил –
Видит лодку: длинный шов
Распускается за ней;
Видит небо: звёздный ковш,
Нас громадней и вечней,
Запрокинут и отвисл,
Удивителен и дряхл,
Стережёт какой-то смысл,
Точно он здесь застрял.

Я осторожно вел стихи
Среди подводных скал людей.
Меня прощали, как грехи
Своих развинченных затей.

Мной не клялись, но знали час
Невольных, современных снов,
Когда и эта мной клялась,
И та жила, чем я здоров.

Моих невидимых костей
В объятьях энергичных мяс
Не трогал эклектизм детей,
Которым грамота далась.

Я — не отпетый алфавит
Укладывал в огонь и лед:
Так что, коль время подождет,
Твой правнук мной заговорит.

А ты, заткнувший гнев и стыд
За пазуху своих невзгод,
Будешь иметь неважный вид,
Хоть нынче он тебе идет.

Довольно трусости и лжи,
Довольно правил и доброт.
Ты не жил, но зато я — жил:
И жизнь от жизни заживет.

Петухи ревут. Ничего подобного:
Пароход. Петухи. Не спорь:
Просто по тембру подогнано
То, над чем живут стихи.
Белая ночь – непромокаемый
Плащ: звёзды не моросят.
Выползает на берег каменный
Стадо маленьких поросят.

Небо, точно снятое, выпито.
За моё здоровье? Ну, за твоё.
От этого распада, утери, выпада
С земли всё на цыпочки привстаёт.
А озеро красивое? Да не то, чтобы…
Оно лежит в ответ небесам
Без фальши, акцента, пошиба.
Да разве я об нём не писал?
Вот оно. И оно единственно.
Будто утешенье тишины.
Будто баланс той истины,
Которой мы лишены.

Одушевлять на кой нам
Такую красоту,
Которая покойна
На белом паспарту.

Ни жизнью обрамить,
Ни смертью стереть:
Как в собственную память,
Смотреть на неё да смотреть.
Она дана не небом:
И очень хорошо!

Мы сыты чёрным хлебом
Под возгласы «ишшо».
Мы знаем цену страсти
Без всяких конъюнктур;
Мы счастливы отчасти
Нищетой своих конур.

Красот вокруг немного,
Но тем они ценней,
Живые, как берлога
Окрестности моей.

Нам иноходь такая
Набьёт пустой закром,
Но, ей не потакая,
Живём обиняком.

Спаяны свежо и тесно
Жизни выжитой слои:
Как прелестно, как прелестно
Жить на свете в дни свои.

Живые люди вряд ли дрогнут
(Дрожать – ни небесам, ни землям!),
Когда прокиснет вялый догмат,
Который нынче столь приемлем,
Которым нынче (эка подлость!)
В глаза и мысли нагло тычет
Тот, для кого любая область
Из самого себя навычет.

Мне-то начхать! Ликуйте, пейте,
Трубя в победные фанфары!
Я – что ж? – смогу сыграть на флейте
За неимением гитары
Иль спеть, а то смолчать и вовсе,
Чтоб кто-нибудь потом: «Причём он
Без употребленья рассохся,
Как опрокинутый бочонок»…

Нет. Я твёрдо и безвозмездно,
А также горячо и прямо
Скажу о том, какая бездна
Мила на вид, как панорама.

Пыл метонимий и синекдох
Охвачен подданным искусством
Не в миг, когда дыханье не в дых
И мозг неверностью искусан.
Неточность «дважды два – четыре» –
С другого бока, исподлобья.

Лихой пиит, привыкший к лире,
Вдруг видит: лиры, нет; оглобля!

Эх, этим длинным инструментом
Огреть бы болтунов по спинам
А главного (ну, монстр… ну, ментор…)
За дряхлость – лёгкой хворостиной.

Не поповская начинка
Про меня насочиняла.
Чисто бабочки личинка
В недрах школьного пенала
Выводился незаметно
Под зиянья грубых глоток,
Ни газетой, ни сонетом
Не обременённый. Что так
Мой невежливый, смертельный,
Обязательный рассудок
Хладнокровно пучит бельма
На букетик незабудок?
Что так невольно и странно
Озабочено сознанье,
Точно младенец по странам
Не прогуливался с няней?

Что так нерациональна,
Велика мне моя юность,
Как внакидку, – вроде – тальма?

Думал, сдохну, не просунусь.
Ан нет! С любопытством вдвинут
В щель пенала грязный ноготь,
И на свет внезапно вынут
Я – с запрещением трогать, –
Потому что щуп и гогот
Шкуру куколки увечат.
Труд приличен и нелёгок;
Мне ж – равны и чёт и нечёт.

Город взвален долгим вечером
На плечи людских бессонниц.
Ночь дрожит стеклянным черепом.
Я бегу, как незнакомец,
Мимо собственной комедии.
Благодушней, чем мерзавец,
Распускается столетие;
На дрожжах своих красавиц
Разбухая все проклятее,
Прибедняются по-вдовьи:
Диктатура, демократия,
Мистика, средневековье,
Провокация, двуличие,
Малодушие, шпионство…

Каннибальские обычаи
Нынче вынужден я конста…

Высокий мир наук
Не бешенством постигнут:
Не в мановенье рук
Закоренелый стигмат.

Велосипедный сон
Того, что довелось нам
Перенести, несём
В своём дыханье постном.

То выплеснем сплеча,
То лоснимся от сала…
И жизнь – то горяча,
То хладна – проблистала.

А нам-то что? Мы – де…
По миру колесим, мол,
Как в радости, в беде
Угадывая символ.

И то не грех, хотя,
Коль рассудить по сути,
В суть мира молотя,
Вздыхаем об уюте,
Невежественно, но
Упорно лясы точим,
Долбя всю жизнь одно:
Де – ничего не хочем.

Ветра горные синкопы
С тупостью контрабасьей
Теребят венком икоты
Собственное громогласье.

Кашу маек и футболок
Расхлёбывает прозаик:
Выдержанный идеолог
Вышеизложенных маек.

Взглянешь, будто жребий вынешь
На юру своих позиций:
Дивно шевельнётся финиш
Сна сквозь тапочки и ситцы.

Эй, разинутый писатель
Забияк, тихонь и мошек,
Это сказано касатель –
Но, ну, хоть бы женских ножек.

Это сказано особен-
Но применительно к жизням,
Средь ухабов и колдобин,
Коими в потомках взвизгнем.

Это сказано затем,
Чтоб иметь право
Выбора сквозных тем
В нашей целости дырявой.

Янтарный голосок луны
Ко мне течет по водостоку.
Сырая двигает вода
Глубоким оком черноты.
Торчит из омута утоплый,
Качая веточку ветлы.
Горбатый окунь, рыбья зебра,
Обводит корень камыша.
Ползет рыбак травой прибрежной,
Ища прогалка в камыше,
На хлыстик пленного бамбука
Надёрнув осторожный глаз.

Жестикуляция вещей
На мне налипла лаборантом:
Курячьи лапки; инкубатор;
Родильный замок. Скрытным ритмом
Сознанье доброе горбато.
Но черствой корочкой тропинки
Несется хвойный ком ежа.
От жаркой сухоты ствола
Опять иду к чернильной влаге.
Земли супружеское око
Меня покоит и глядит.

Читатели и писатели,
Здесь живут предатели.

Кокетлив до жеманства.
Будто лампадным маслом
Отлакирована морда.
Присасываются и извиваются
С живостью разрубленного червя
Мокренькие, липкие, лукавые,
Слюдяные, обсосанные, вонючие
Щелки подонков глаз.
Затылок подвижной, точно пиявка,
Вбирается в шею, как у кур.
Рукавицы рук в бородавках.
Ладони — взмокшие, будто жабы,
Будто обрубки трупа.
Поганая помесь похотливой монашки,
Уступившей сальному вожделенью пристава:
Палач.

Я лежу, хожу, играю,
Забываю, помню, знаю;
Я живу — упруг иль ломок —
Так же, как и мой потомок.

Мы топорщимся и лезем
С нашим счастьицем крамольным,
С месивом страданий, нежностей,
Сбритых лезвием подпольным.

Пусть случайное потомство
Проживет, ко мне приблизясь,
Нашу боль и вероломство,
Веру, катарзис и кризис.

Заведя свои прогулки,
Пусть оно почует, нежась
Близким привкусом разлуки,
Нашей жизни нашу свежесть.

Расхаживаю, разъезжаю, людей показываю, себя смотрю.
Каждый встречный-поперечный –
Продукт законченный и беспечный
Любовного акта,
Как-то:
От одного названья,
По милому имени,
В нежном словечке,
За одно названьице «пеночка»,
Что выпорхнет из незабвенненького,
Коли и жить-то не на что,
И положиться-то не на кого.

Вышеизложенное что лютик:
Легко за ним прогуляться
Туда, где природа и люди
На море и на суше
Бьют баклуши,
Точат балясы.
«Индивидуи» и «классы»,
«Души» и «туши».

Всякое людское отродье
Зрелого возраста и рода
Прошло сквозь огни, медные трубы, воды;
Сквозь себя, мужей и жён.
Отменна вода.
Теоретичен огонь.
Пусты лбы и трубы.
Прелестны – хоть навсегда
(Только тронь!) –
Свежие губы.

Давненько это было:
Совсем недавно.
Давным-давно:
Каких-нибудь десять лет тому назад.

Не надо быть ни пророком, ни провидцем
Ни ещё каким-нито оборотнем,
А непредубеждённым гражданином,
Чтоб оценивать положенье нашей страны,
Как лучшее в мировой ситуации.

Нас астрономически много,
Спаянных пока что в СССР.
Наша колония, рынок и сырьё, –
Сердце и честь каждого человека,
Живущего и будущего жить.
Мы непорочно бедны:
Так и есть куда богатеть.
Мы горны, долинны, речны, морски и лесны:
Так есть куда силу девать,
Чтоб получить вдвое.
С севера к нам не подступишь: сдохнешь!
Сами путём не знаем,
А узнаём и узнаем,
Чего там деется;
Какое богатство веками
Ждёт не дождётся быть взятым:
И будет.
Близок локоть с Запада –
А не куснёшь:
Только заглазеешься – пасть отточишь, –
Глядь, соседушка по-приятельски
В бок
Вгрызся.
С юга: – жарко, да слишком живописно
(Читай: непроходимо);
К тому ж афганцы, персы, турки
Несознательны, хоть убей:
Липнут к северу, как мухи на мёд,
Точно знают, где спасенье.
Щипнуто было с востока: –
Да вышло столь дальневосточно,
Что, пораженью поражаясь,
Спешно распоряжались:
Оскаленные морды счесть улыбкой,
Трупы – спящими,
Пленных – туристами в СССР.