Георгий Оболдуев — Стихи

Да вот она,
Носу памятная громадина.

Поддельным светом фосфоресцирует
Фотографическое мерцанье цинкографии.

С египетской фрески поглядывает
Циклопическая влага литографии.

Широкий гул включенной тяги
Пробит громовым раскатом тележки
Иль скрежещет переключаемым мотором.

Машиночка, машинка, машина, машинница,
Жми, дави, крути, маши, тяни — действуй:
Чтоб те сносу не было!

Равномерно аплодирующая «американка»
Осторожно задумывается на переломе движенья,
Машинально освобождаясь и наполняясь
Умными руками «американца».

«Плоские» бережно прожевывают лист,
Направляемый сверху привычным взмахом накладчика:
Падает лист, оживленный свежей печатью,
Овевающий с деревянных пальцев веера
Внимательное ожиданье приемщицы.

Выстуканная и выслушанная ротация
Послушно и самостоятельно отдувается,
Выпивая с рулона непрерывный водопадик бумаги.

Повышена фабрика на этаж и октаву
Женским гомоном голосов
В брошюровочной и переплетной.
Средь потного дыханья клея,
Средь бумажных завалов
Потайные гильотины резальных станков
Окунаются, как в сливочные масла,
В каменные пласты бумаги.
«Фальцевалки» всеми струнами фибр берегут лист,
Внезапно отмечая его нитяными укусами.
«Тачалки» звонкими собачонками огрызаются,
Источая струю проволочного яда.

Стереотипная — чертова кухня — блистает, —
Средь инквизиционных дыбов, прессов,
Ухватов, кочерег и деревянных молотков, —
Слитками и стружками матерьяла.
Металлические операционные столы с телами
Захлороформированных форм набора.
Под нависшими прокопченными капорами
Плиты с котлами плави.
Слоеная маца матриц
Близ плоской и выгнутой тяжести стереотипов.
Мозги слипаются и глаза теряют память
В зеленой корректорской заводи.
Когда шуршит бумажная тишина
Бесчисленными толпами букв, —
Безмолвно гудит механизированная голова
Концепциями высокого напряженья и внутреннего сгоранья.

Метранпаж намечает порции оригинала:
На линотип — горячие сгустки строк
Налить из тупого и педантичного автомата;
На типограф — выдоить такие же строки
Из вежливого головастого уродца:
Поклонился, и прядью спадают
Струны волос, чуть не до полу;
На монотип — в грохоте разрывных капель букв
Закончить изящный двойной процесс;
На ручной — на высокую сознательность
Квалифицированной рабочей силы,
Чтоб чистейшим был сложнейший набор;
Заголовки, титула, обложки —
В акцидентный, на мелоча;
Верстальщикам портянки надорванных гранок.
Тискальщик равномерно занимается физкультурой.
Посасывает скрежет и чавканье машин.
Густо благоухает чад гарта и краски.
В тупом, головном, металлическом испаренье матерьяла
Наборная — на полном ходу.

Сто голов —
С больных да на здоровую —
Один ум.
Симпатичный шантретик,
Глаза вы карие, медный лоб.
Втянуты наливные щечки,
Губки бантиком, до ушей,
Того гляди, лопнет, сломится
Тоненькая воловья шейка;
Очень косая сажень в узких плечах,
Впалая грудь колесом,
Антоновками набухли дряблые мошонки грудей;
Возьми руку как спичка, загребущую,
С могучих бедер узкого таза,
С эластичного живота,
Повисшего над курчавой плесенью паха:
Не вишь рази, что не в свою тарелку,
А в баленство матка выпадает.

Жизни круг почти очерчен,
И медовый соловей
Тусклым басом, будто шершень,
Трелью брякает своей.

Но восходят постепенно
Лист салата, цвет и ель,
Наполняя силой тленной
Громобулькающую трель.

Повышается, тончится,
Высвистывается она:
И выходит, что уж птица
Снова кличет сердцу: «на!»

Снова бьет крылом надежды
Огнедышащая трель,
На тускнеющие вежды
Нагоняя прежний хмель.

Шествуй с музыкой и с песнею,
Вширь на животе ползя.
Получай за службу пенсию,
Коли взяток брать нельзя.

Невзирая на коррупцию,
Ковыряя щёлки в рай,
Собственной своею «руцею»
Духи ближних предавай.

От дневного света вянущий,
Мрак несущий в стан теней,
Где найдешь себе пристанище,
Людоед и лиходей?

Покрывайся свежей плесенью
От мозолей до плешин:
Да излечит хворь телесную
Собственный пенициллин!

Точно так ведется издревле,
Что, попавши под прицел,
Кое-кто от жизни выздоровел
И от смерти уцелел.

__________________

*Сюркуп — перекрышка (карточный термин).

Средь разного рода лишений
Единую знаешь поживу,
Которая в центре мишени:
Быть живу, быть живу, быть живу.

Очнись, отряхнись и ответствуй
Насупленному супостату,
Что мысли греховному месту
Быть святу, быть святу, быть святу.

Но помни, не гневаясь впрочем
В ответ на позорную тему,
Что лучше тебе, как и прочим,
Быть нему, быть нему, быть нему.

Прищурясь, посматривай: эко
Досталось в наследье к беспутству
Свидетелю нашего века
Быть слепу, быть глуху, быть пусту.

1

Вынают, с ходу трепеща,
Аккордеон из-под плаща:
Воняет плащ резиной.

Аккордеон новехонек,
Он принесен разиней, —
Тем, что похож на окуня,
Тем, что сейчас разинет
Всю пасть аккордеонову,
Тем, что под розовой осиной
Завоет песню по-нову.

2

Осенняя осина —
Дешевые дрова —
Не сукина ли сына
Под тобой голова?

Твои, матушка, корни —
Заветный твой покой —
Затаптывает ерник
Чечеточной пятой.

Не верь словам Шульженки,
Русланиху души:
Они снимают пенки
Со всей твоей души.

3

Эй, Митюха, эй, Алеха,
Жить на свете вовсе плохо…
Наша жизня — крошево:
Ничего хорошего!

Чтоб прожить на свете хитром,
Сбегай, Ванька, за поллитром,
Не забудь закусочки —
Квашеной капусточки.

Мы водочки выпьем-выпьем,
Из макушек горе выбьем:
Не вяжись веревочкой
За веселым Вовочкой.

У нашего у Володи
Сапожки не по погоде…
Целу ночку нынечко
Спать Володьке с Ниночкой.

Ох-ти, ах-ти, эх-ти, ух-ти,
Ух-ти, тухти, берено-лахухти, —
Наша совесть девичья
Застоялась давеча…

Эка Катя, Катерина,
Терина-Катерина,
В ей порода материна,
Можешь быть уверена!

4

Не верю я. И ты не верь.
То — тетерев зовет тетерь.
Не трожь. Не кличь. Не вырони.
Прилип, не денется теперь,
И перья растопырены.

5

Развернулась веером
За поляной рощица;
Ветерок-несеверен —
Меж ветвей полощется;
Пепельному солнцу в поле
Сетуй о плакучей доле;
Над березой — что разлукой —
Легкой памятью аукай.

Средь обывателей, талантов, пьяниц,
Тупиц и гениев висит гнездо,
В котором каждый птенчик – иностранец,
Пришпиленный к подолу Виардо.

Нет ничего колючее и злее
Рулады вялой ежедневных гамм,
Проложенных небрежно по аллее,
Ведущей непосредственно в твой храм.

Торчмя торчит глававый набалдашник
Слепого разума двуногих злюк,
Которым сор идей позавсегдашних
Сегодня обезвредить недосуг.

И в магии таинственного слова,
Клеймящего узлы разлук и встреч,
Полна значенья самого простого
Высокая значительная речь.

Мы живём в безвоздушном пространстве,
Не крича, не шепча, не дыша…
А попробуй по жизни пространствуй
Странной переступью антраша.

Все повадки и навыки лисьи
Израсходованы меж потреб,
А большие и чистые мысли
Не годятся к обмену на хлеб.

На соседей оглядки бросаючи,
Под оглядками ближних бредя,
По-людски, по-собачьи, по-заячьи
Подставляем умы для бритья.

Брейте, перебирайте, стригите,
Укрощайте, корнайте, обтрясывайте,
Чтоб бессмертных сдержать на граните
Воплощённых мечтаньиц о паспорте.

Что ж это происходит? По-видимому,
Как на чей, а на бережный взгляд –
По-тоскливейшему, по-обыденному
Нам приказывают и велят
Наших горестей писк комариный,
Наших болей удержанный крик…
И виденье казнённой Марины
Кажет высунутый язык.

В потугах творческих сначала
Я нужных слов не находил:
Мне всё вокруг обозначало
Желанный символ тайных сил.

И не в названьях было дело,
А в том, чтоб наспех продохнуть
Всем тем, что пело и летело,
Стремглав переполняя грудь.

Потом пришёл отбор понятий,
И вместе с ним такая стать,
Чтоб на натянутом канате
Стоять, ходить и танцевать.

Теряя силы на размене,
Копя проросшее зерно,
Дыша тугим обменом мнений,
Задохнуться немудрено.

Но в крепко спаянном скафандре
Я проникал до дна глубин,
Где б надлежало быть Кассандре,
Куда сходился клином клин.

И там отстаивалось слово,
Там слово начинало петь,
Там ветреность всего живого
Оно в свою ловило сеть.

Скафандр мой цел. Надёжен ворот,
Меня влекущий на волну.
И я, уютом не поборот,
Готов спускаться в глубину.

Не подвиг бывает предпринят,
Когда, под влияньем шлеи,
Подумает и отодвинет
Запетую нитку любви.

Он понят. И в нём ничего нет
Такого, чего нет в других.
Он не закричит, не застонет –
Доверчив, сконфужен и тих.

А голос божественно свежий
Бессмыссленно радостных птиц
К нему залетает всё реже,
И он говорит ему: «Цыц!»

Он – странен, как старый крестьянин
Поблизости с конферансье –
Любой пустяковиной ранен
В своём раскалённом житье.

Как карканье древней Кассандры,
Всё – тянет в безвестную тьму,
Всё давит. Хотя оркестранты
Поют славословья ему.

Сократ был контрреволюционером,
За что и принял смерти приз.
Плюнь, трижды плюнь. Стократ — другим манером
Горячей жизни прикоснись.
Высокопоэтические мысли
(Благоразумью ль вопреки?)
Поглубже прячь; в глухой архив отчисли:
Чтоб корень вырос, режь ростки.
На выспреннее вытараща зенки,
О сверхсознанье не трубя,
Строй смирно домиков и замков стенки —
Да не поставят к ней тебя.
Да благо будет ти, да многодетным
Покинешь ты курятник свой,
Когда пожмет, отмыв грядущий свет нам,
Рука руку — твоей рукой.