Гай Катулл — Древ­ле корабль из сос­ны: Стих

Древ­ле корабль из сос­ны, на хреб­те Пели­о­на рож­ден­ной,
Плыл, как пре­да­нье гла­сит, по водам теку­чим Неп­ту­на,
В край, где Фасис течет, к пре­де­лам вла­ды­ки Эета,
В год, когда юно­шей цвет, аргос­ской кра­са моло­де­жи,
Страст­но похи­тить стре­мясь Золо­тое руно из Кол­хиды,
Быст­рой реши­лись кор­мой взбо­роздить соле­ные воды,
Вёсел ело­вых кон­цом голу­бую взры­вая поверх­ность.
Им боги­ня сама, что твер­ды­ни блюдет на высотах
Гра­дов, корабль созда­ла, дуно­ве­нию вет­ра покор­ный,
Сос­ны сво­ею рукой скреп­ляя для гну­то­го дни­ща.
Килем впер­вые тогда при­кос­нул­ся корабль к Амфи­т­ри­те.
Толь­ко, взре­зая вол­ну, в откры­тое вышел он море,
И, под веслом закру­тясь, побе­ле­ли, запе­ни­лись воды,
Из поседев­ших пучин пока­за­лись над вол­на­ми лица:
Ним­фы под­вод­ные, всплыв, неждан­но­му чуду диви­лись.
И увида­ли тогда впер­вые смерт­ные очи
В ясном све­те днев­ном тела Нере­ид обна­жен­ных,
Вплоть до упру­гих сос­цов высту­пав­ших из пены кипя­щей.
Тут и к Фети­де Пелей, — так мол­вят, — зажег­ся любо­вью,
Тут и Фети­да сама не пре­зре­ла бра­ка со смерт­ным,
Тут и отец все­мо­гу­щий вру­чил Фети­ду Пелею.
Вам, о рож­ден­ные встарь, в бла­жен­ное вре­мя былое,
Вам, герои, при­вет, мате­рей золо­тое потом­ство!
Пле­мя богов! Вам два­жды при­вет! Бла­го­склон­ны­ми будь­те!
Часто я в песне сво­ей при­зы­вать вас буду, герои!
Пер­вым тебя при­зо­ву, воз­ве­ли­чен­ный факе­лом брач­ным,
Мощ­ный Фес­са­лии столп, Пелей, кому и Юпи­тер,
Сам роди­тель богов, усту­пил люби­мую деву.
Ты ль не воз­люб­лен­ный муж пре­крас­ней­шей дще­ри Нерея?
Ты ли не тот, кому усту­пи­ла внуч­ку Тефия
И Оке­ан, что весь круг зем­ной моря­ми объ­ем­лет?
Вре­мя при­шло, и когда желан­ные дни насту­пи­ли,
В гости Фес­са­лия вся сошлась к пала­там Пелея.
Вот уже цар­ский дво­рец весе­лой полон тол­пою;
Гости подар­ки несут, сия­ют радо­стью лица;
Ски­рос весь опу­стел, Тем­пей­ские бро­ше­ны долы,
Пусты Кран­но­на дома, обез­люде­ли сте­ны Лариссы, —
Все к Фар­са­лу сошлись, посе­ти­ли фар­саль­ские сени.
Поле не пашет никто, у быков раз­мяг­ча­ют­ся выи,
Не про­чи­ща­ют лозы вино­град­ной кри­вою моты­гой,
Вол пере­стал сош­ни­ком наклон­ным отва­ли­вать глы­бы;
Не убав­ля­ет и нож садов­ни­ка тени дре­вес­ной;
Дома поки­ну­тый плуг покры­ва­ет­ся ржав­чи­ной тем­ной.
Цар­ский, одна­ко, дво­рец на всем про­тя­же­нье рос­кош­но
Свет­лым бле­стит сереб­ром и золо­том ярко горя­щим.
Тро­нов беле­ет­ся кость, на сто­лах дра­го­цен­ные чаши
Бле­щут — лику­ет дво­рец в сия­нии цар­ских сокро­вищ.
Посе­редине двор­ца — боги­ни брач­ное ложе,
Все из индей­ских клы­ков, пеле­ною покры­то пур­пур­ной —
Тка­нью, раку­шек мор­ских пун­цо­вым про­пи­тан­ной соком.
Вытка­ны были на ней дея­ния древ­них геро­ев,
Слав­ные подви­ги их она с див­ным искус­ст­вом явля­ла.
Вот Ари­ад­на, одна, с пен­но­шум­но­го бере­га Дии,
Неукро­ти­мый пожар не в силах сдер­жи­вать в серд­це,
Смот­рит, как в море Тесей с кораб­ля­ми поспеш­но ухо­дит;
Видит — не может сама тому, что видит, пове­рить:
Что, от обман­чи­вых снов едва про­будясь, на пустын­ном
Бре­ге пес­ча­ном себя, несчаст­ная, бро­шен­ной видит.
Он же, про деву забыв, уда­ря­ет вес­ла­ми вол­ны,
Бур­но­му вет­ру свои обе­ща­нья вру­чая пустые!
С трав, нане­сен­ных вол­ной, в печа­ли глядит Мино­ида,
Как изва­я­нье, увы, как вак­хан­ка из мра­мо­ра. Смот­рит,
Смот­рит вдаль и плы­вет по вол­нам вели­ких сомне­ний.
Тон­кий восточ­ный убор упал с голо­вы золо­ти­стой,
Полу­про­зрач­ная ткань не скры­ва­ет шею нагую,
И уж не вяжет тесь­ма грудей бело­снеж­нее мле­ка.
Что упа­да­ло с нее, с ее пре­крас­но­го тела,
Все омы­ва­ли у ног мор­ские соле­ные вол­ны.
Но не смот­ре­ла она на убор, на влаж­ные пла­тья, —
Дева, наде­ясь еще, к тебе лишь, Тесей, устрем­ля­лась
Серд­цем и всею душой и всею — безум­ная — мыс­лью.
Ах, несчаст­ли­ви­ца! Как омра­ча­ла ей дух Эри­ци­на
Пла­чем, не знав­шим кон­ца, тре­вог в ней тер­нии сея,
С дня того, как Тесей, на мощь свою гор­до наде­ясь,
К злоб­но­му при­был царю и увидел гор­тин­ские кров­ли.
Город Кек­ро­па пред тем, подав­лен чумой жесто­чай­шей,
Дал, по пре­да­нью, обет иску­пить Анд­ро­гея убий­ство
И посы­лать Мино­тав­ру, как дань, насущ­ную пищу:
Юно­шей избран­ных цвет и луч­ших из дев неза­муж­них.
Но, как от бед­ст­вий таких необ­шир­ный изму­чил­ся город,
Сам свое тело Тесей за свои доро­гие Афи­ны
В жерт­ву отдать пред­по­чел, чтобы впредь уже не было ну́жды,
Не хоро­ня, хоро­нить на Крит уво­зи­мые жерт­вы.
Так на лег­ком сво­ем кораб­ле, при вет­ре попут­ном,
Он к гор­де­ли­вым двор­цам Мино­са над­мен­но­го при­был.
Тот­час на гостя глядит жела­нья испол­нен­ным взо­ром
Цар­ская дочь, что жила в объ­я­ти­ях мате­ри неж­ных,
Средь бла­го­вон­ных пелен сво­ей непо­роч­ной посте­ли, —
Мир­там подоб­на она, над стру­я­ми Эвро­та воз­рос­шим,
Или же ярким цве­там, под дыха­ньем вес­ны запе­ст­рев­шим.
Девуш­ка пла­мен­ный взор ото­рвать не успе­ла от гостя,
Как уже чув­ст­ву­ет: зной раз­ли­ва­ет­ся жгу­чий по телу,
Вглубь, до моз­га костей про­ни­ка­ет пылаю­щий пла­мень.
Ты, о без­жа­лост­ный бог, пора­жаю­щий серд­це безумьем,
Маль­чик свя­той, к печа­лям люд­ским при­ме­шав­ший бла­жен­ство!
Ты, о боги­ня, кому Ида­лий­ские рощи под­власт­ны!
О, по каким вы бро­са­ли вол­нам запы­лав­шую деву,
Как застав­ля­ли ее о русом взды­хать чуже­зем­це!
Как стра­ши­лась она, как серд­це ее зами­ра­ло,
Как от пыла­нья люб­ви она золота ста­ла блед­нее
В час, как Тесей, устре­мясь с чудо­ви­щем буй­ным сра­зить­ся,
Шел, чтобы встре­тить конец или сла­ву добыть как награ­ду!
Хоть и напрас­но, богам обе­щая угод­ные жерт­вы,
Не поз­во­ля­ла сле­тать моле­ни­ям с уст мол­ча­ли­вых,
Как необуздан­ный вихрь, что валит дыха­ни­ем мощ­ным
Дуб, чьи на Тав­ре кру­том под вет­ром колы­шут­ся вет­ви,
Или же ломит сос­ну шиш­ко­нос­ную с пот­ной корою,
И упа­да­ют они, накре­нясь, исторг­ну­ты с кор­нем,
Все, что вокруг, широ­ко сво­им сокру­шая паде­ньем, —
Так и Тесей рас­пла­стал сви­ре­по­го, наземь поверг­нув:
Тщет­но воздух пустой полу­бык бода­ет рога­ми!
Тут со сла­вой Тесей обрат­но идет невреди­мый,
Свой неуве­рен­ный шаг направ­ля­ет он нит­кою тон­кой,
Чтобы, когда Лаби­рин­том пой­дет, по ковар­ным изги­бам,
Не заблудить­ся ему в недо­ступ­ных для взо­ра поко­ях.
Но для чего, отсту­пив дале­ко от замыс­ла пес­ни,
Ста­ну еще вспо­ми­нать, как, роди­те­ля дома поки­нув,
Бро­сив объ­я­тья сест­ры, объ­я­тья мате­ри бед­ной,
Пла­кав­шей горь­ко о том, что дочь доро­гая исчез­ла,
Дева все­му пред­по­чла любов­ные лас­ки Тесея?
Иль как корабль уно­сил ее к пен­но­му бере­гу Дии?
Или о том, как супруг с забыв­чи­вым серд­цем поки­нул
Вско­ре ее, когда еще сон ей ско­вы­вал веж­ды?
Дол­го она, гово­рят, кипе­ла душой исступ­лен­ной
И глу­бо­ко из груди истор­га­ла зве­ня­щие кли­ки;
То в печа­ли, одна, под­ни­ма­лась на горы кру­тые,
Ост­рый взор устре­мив на ширь кипя­ще­го моря;
То про­тив тре­пет­ных волн бежа­ла в соле­ную вла­гу,
Мяг­кий подол при­под­няв, обна­жив бело­снеж­ные ноги.
Вот ее скорб­ная речь, послед­ние пени несчаст­ной,
С влаж­ных сле­тав­шие губ, холо­дев­шей сле­зой оро­шен­ных:
«Ты ль, веро­лом­ный, меня раз­лу­чив с алта­ря­ми род­ны­ми,
Здесь, веро­лом­ный Тесей, на при­бре­жье поки­нул пустын­ном?
Иль, обе­ща­нья забыв, свя­щен­ною волей бес­смерт­ных
Ты пре­не­брег и домой воз­вра­ща­ешь­ся клят­во­пре­ступ­ным?
Или ничто не мог­ло смяг­чить жесто­ких реше­ний?
Или в душе у тебя и мало­сти нет мило­сер­дья,
Чтобы хоть жалость ко мне почув­ст­во­вал ты, бес­сер­деч­ный?
Льсти­вым голо­сом ты не такие давал мне обе­ты,
И не такие вну­шал надеж­ды мне, зло­по­луч­ной, —
Радост­ный брак мне сулил, гово­рил мне о свадь­бе желан­ной!
Все пона­прас­ну; мои упо­ва­нья раз­ве­я­ли вет­ры!
Жен­щи­на пусть ни одна не верит клят­вам муж­чи­ны
И не наде­ет­ся пусть, чтоб муж сдер­жал свое сло­во.
Если, жела­ньем горя, к чему-либо алч­но стре­мят­ся,
Клясть­ся гото­вы они, обе­щать ниче­го им не страш­но.
Но лишь насы­ти­лось в них вожде­ле­ние жад­но­го серд­ца,
Слов уж не пом­нят они, не боят­ся они веро­лом­ства.
Боги! Не я ли тебя из вих­ря само­го смер­ти
Вырва­ла и поте­рять ско­рей не реши­лась ли бра­та,
Неже­ли в миг роко­вой тебя, обман­щик, поки­нуть!
Вот за какую вину на съе­де­нье зве­рям и пер­на­тым
Я отда­на, и никто мой прах не покро­ет зем­лею.
Льви­ца какая тебя роди­ла под ска­лою пустын­ной?
Море какое, зачав, из бур­ной пучи­ны изверг­ло?
Сир­та­ми ль ты порож­ден, Харибдой иль хищ­ною Скил­лой?
Так-то ты мне возда­ешь за спа­се­ние сла­дост­ной жиз­ни?
Если уж были тебе наши брач­ные узы не милы
Или отца-ста­ри­ка ты суро­вых уко­ров боял­ся,
Все же ты мог бы меня отвез­ти в вашу даль­нюю зем­лю;
Радост­но было бы мне слу­жить тебе вер­ной рабою,
Белые ноги твои омы­вать водою про­зрач­ной
Или на ложе твое сте­лить пур­пур­ные тка­ни.
Но, обе­зу­мев, зачем я вет­рам, разу­ме­нья лишен­ным,
Жалу­юсь тщет­но? Они, чело­ве­че­ским чуж­дые чув­ствам,
Кли­кам не внем­лют моим и дать не могут отве­та.
Он уже в море меж тем про­плыл поло­ви­ну доро­ги,
А на пустын­ной тра­ве и сле­дов чело­ве­ка не вид­но.
Так и в послед­ний мой час, надо мной изде­ва­ясь жесто­ко,
Рок не пошлет нико­го мои скорб­ные выслу­шать пес­ни.
О все­мо­гу­щий отец, Юпи­тер! Когда бы от века
Наших гно­зий­ских бре­гов не каса­лись Кек­ро­по­вы кор­мы,
И нико­гда, опол­чив­шись в поход на сви­ре­по­го зве­ря,
На берег Кри­та канат веро­лом­ный моряк не заки­нул,
Умы­сел злой ута­ив под обли­чи­ем, слад­ким для взо­ра,
И не вку­сил бы, как гость, покоя под нашею кров­лей!
Ах! Но куда мне идти? Для погиб­шей какая надеж­да?
Вновь ли к Идей­ским горам устре­мить­ся? Но гроз­но­го моря
Без­дна про­стер­лась, увы, без края теперь меж­ду нами.
Помо­щи ждать от отца, кото­ро­го бро­си­ла я же,
Сле­дом за юно­шей мчась, обаг­рен­ным поги­бе­лью бра­та?
Иль уте­ше­нье най­ду в люб­ви неиз­мен­ной супру­га?
Морем не он ли бежит, выги­бая упру­гие вес­ла?
Кров­ли нет надо мной — лишь берег, лишь ост­ров пустын­ный…
Выхо­да нет мне: вокруг толь­ко вол­ны мор­ские бушу­ют,
Мне невоз­мож­но бежать, мне нет надеж­ды, всё немо,
Всё безот­рад­но кру­гом и всё о смер­ти веща­ет.
Пусть! Но не рань­ше мои потуск­не­ют гла­за перед смер­тью,
И не ско­рее душа истом­лен­ное тело покинет,
Чем у богов за обман испро­шу пра­во­суд­ной я кары
И хоть в послед­ний свой час узнаю небес спра­вед­ли­вость.
Вы, что дея­нья людей нака­зу­е­те, мстя, Эвме­ниды!
Вы, на чьей голо­ве изви­ва­ют­ся лютые змеи,
Гне­вом чей лик иска­жен, в бес­по­щад­ном серд­це кипя­щим, —
Мчи­тесь, о, мчи­тесь сюда, внем­ли­те сло­вам моих жалоб!
Тщет­но, зло­счаст­ная, их из глу­бин я души истор­гаю,
Сил лиша­ясь, пылая огнем и сле­па от безумья.
Если я вправ­ду скорб­лю и жалу­юсь чисто­сер­деч­но,
Не потер­пи­те, молю, чтоб рыда­ла я здесь пона­прас­ну,
И, как Тесей веро­лом­но меня оди­но­кую бро­сил,
Так пусть, боги­ни, себе и сво­им при­не­сет он несча­стье!»
Толь­ко исторг­ла она при­зыв свой из гру́ди печаль­ной
И за жесто­кость его в смя­те­нье о каре взмо­ли­лась,
Волю явил пове­ли­тель богов — кив­нул голо­вою, —
Затре­пе­та­ла зем­ля, вско­ле­ба­лись угрю­мые воды
Моря, и сонм в небе­сах мер­цаю­щих звезд содрог­нул­ся.
Разум Тесея меж тем оку­тал­ся тьмой бес­про­свет­ной:
Памя­ти сра­зу лишась, он все поза­был настав­ле­нья,
Те, что в преж­ние дни неиз­мен­но в уме его были:
Доб­рый не под­нят был знак, не узнал скор­бя­щий роди­тель,
Что невреди­мо Тесей вновь узрел Эрех­фей­скую при­стань.
Пере­да­ют, что, когда от стен пре­чи­стой боги­ни
Сына Эгей отпус­кал, вет­рам его дове­ряя,
Вот какие, обняв, он юно­ше дал настав­ле­нья:
«Сын мой, ты, что один мне дол­гой жиз­ни желан­ней,
Ты, воз­вра­щен­ный едва мне в годы ста­ро­сти позд­ней,
Сын мой, кого при­нуж­ден я отдать судь­бе неиз­вест­ной,
Ныне мой рок и твоя без­за­вет­ная доб­лесть отторг­нут
Сно­ва тебя от отца, — а мои осла­бе­лые очи
Я не насы­тил еще воз­люб­лен­ным обра­зом сына.
Нет, не в весе­лье тебя про­во­жу, не с лег­кой душою;
Бла­го­при­ят­ной судь­бы не доз­во­лю нести тебе зна­ки.
Нет, спер­ва из груди я жалоб нема­ло исторг­ну,
Пра­хом лету­чим, зем­лей свои я посып­лю седи­ны,
Тем­ные я пару­са пове­шу на зыб­кую мач­ту, —
Пусть всю горесть мою, пожар скор­бя­ще­го серд­ца,
Парус ибер­ский сво­ей чер­нотою рас­ска­жет уны­лой.
Если ж пошлет тебе Та, что в свя­том оби­та­ет Итоне,
Бла­го­во­лив наш род защи­щать и пре­стол Эрех­фея,
Чтобы кро­вью быка свою обаг­рил ты дес­ни­цу,
Пусть в душе у тебя и в памя­ти будут все­час­но
Живы мои настав­ле­нья везде и во вся­кое вре­мя:
Толь­ко лишь очи твои хол­мы наши сно­ва завидят,
Скорб­ные пусть со сна­стей кора­бель­ных опу­стят полот­на,
Белые пусть пару­са на кру­че­ных под­ни­мут кана­тах,
Чтобы, завидев­ши их, познал я вели­кую радость,
Что невреди­мым тебя мне день воз­вра­ща­ет счаст­ли­вый».
Пом­нил сна­ча­ла Тесей отца настав­ле­нья, теперь же
Вдруг отле­те­ли они, как тучи, гони­мые вет­ром,
С гор­ных сле­та­ют вер­шин, сне­га­ми веч­но покры­тых.
А с кре­пост­ной высоты отец устрем­лял­ся оча­ми
Вдаль, и тума­ни­ли взор ему посто­ян­ные сле­зы.
И лишь завидел вда­ли из полот­ни­ща тем­но­го парус,
Тот­час с вер­ши­ны ска­лы он стре­ми­тель­но бро­сил­ся в море:
Думал отец, что Тесей без­жа­лост­ным роком погуб­лен.
Так, воз­вра­тив­шись под сень, омра­чен­ную смер­тью отцов­ской,
Жесто­ко­сер­дый Тесей испы­тал не мень­шее горе,
Чем Мино­иде он сам, забыв­чи­вый серд­цем, доста­вил.
Дева в печа­ли меж тем, на кор­му ухо­дя­щую глядя,
Мно­го мучи­тель­ных дум пита­ла в душе оскорб­лен­ной.
Но уж с дру­гой сто­ро­ны цве­ту­щий Иакх при­бли­жал­ся
С хором сати­ров, с тол­пой силе­нов, на Нисе рож­ден­ных, —
Звал он тебя, Ари­ад­на, к тебе зажжен­ный любо­вью.
Буй­ной тол­пою нес­лись в опья­не­нье весе­лом вак­хан­ки,
Вверх запро­ки­нув лицо, «эвоэ!» вос­кли­ца­ли про­тяж­но.
Тир­сы одни потря­са­ли — лист­вой пере­ви­тые копья,
Те, рас­тер­зав­ши тель­ца, рас­се­ва­ли кро­ва­вые части,
Эти изви­ва­ми змей опо­я­са­ли тело, дру­гие
Таин­ства зна­ки нес­ли, в пле­те­ных скрыв их кош­ни­цах
(Лишь посвя­щен­ным одним воз­мож­но те таин­ства ведать).
Вски­нув­ши руки, меж тем дру­гие били в тим­па­ны
Иль застав­ля­ли бря­цать ким­ва­лы прон­зи­тель­ным зво­ном;
Роги у мно­гих в устах хри­пя­щий гул изда­ва­ли,
Страх наво­дя­щий напев разда­вал­ся из вар­вар­ских дудок.
В изо­бра­же­ньях таких бога­тая ткань усти­ла­ла
Брач­ное ложе, его укра­шая узор­ным покро­вом.
Тут фес­са­лий­ский народ, насы­тясь зре­ли­щем этим,
В сто­ро­ну стал отхо­дить и богам усту­пать свое место.
Как, дуно­ве­ньем сво­им спо­кой­ное море тре­во­жа,
Будит зефир поут­ру набе­гаю­щий зыб­кие вол­ны.
В час, как Авро­ра вста­ет у поро­га бегу­ще­го солн­ца,
Вол­ны же, тихо спер­ва гони­мые лег­ким дыха­ньем,
Дви­жут­ся — неж­но зву­чит их ропот, как хохот негром­кий, —
Но уже ветер силь­ней, и мно­жат­ся боль­ше и боль­ше,
И, в отда­ле­нье катясь, баг­ря­ным отсве­том бле­щут, —
Так покида­ли дво­рец из сеней ухо­дя­щие гости
И по сво­им раз­бреда­лись домам поход­кой нетвер­дой.
После ухо­да гостей, с вер­ши­ны сой­дя Пели­о­на,
Пер­вым при­был Хирон, подар­ки при­нес он лес­ные:
И поле­вые цве­ты, и те, что в краю фес­са­лий­ском
Про­из­рас­та­ют средь гор, и те, что в возду­хе теп­лом
Воз­ле реки рож­де­ны пло­до­нос­ным дыха­ньем Фаво­на, —
Все их при­нес он, сме­шав и несклад­но свя­зав в пле­те­ни­цы.
Бла­го­уха­ни­ем их услаж­ден­ный дом улыб­нул­ся.
Вско­ре при­шел и Пеней, поки­нув Тем­пей­ские долы,
Долы, кото­рые лес опо­я­сал, с гор нави­сая,
Те, что сестер Мне­мо­нид про­слав­ле­ны хором искус­ным.
Он не без дара при­шел: с собою могу­чие буки
С кор­нем и лав­ры он нес со ство­лом высо­ким и строй­ным,
Тре­пет­ный так­же пла­тан он влек и сест­ру Фаэ­то­на
Испе­пе­лен­но­го; нес кипа­рис, воз­но­ся­щий­ся в небо.
Их, друг с дру­гом спле­тя, перед вхо­дом двор­цо­вым рас­ста­вил,
Чтобы он весь зеле­нел, осе­нен­ный све­жей лист­вою.
После него Про­ме­тей появил­ся, умом исхищ­рен­ный, —
Лег­кие зна­ки еще носил он той кары недав­ней,
Что пре­тер­пел, вися на ска­ле, над отвес­ным обры­вом,
Там, где тело его цепя­ми при­ко­ва­но было.
Вот и Роди­тель богов с детьми и свя­тою супру­гой
С неба сошел, — ты один не явил­ся, о Феб зла­то­куд­рый,
С еди­но­род­ной сест­рой, живу­щей в наго­ри­ях Идра,
Ибо, как ты, и сест­ра на Пелея смот­ре­ла с пре­зре­ньем
И не хоте­ла почтить Фети­ды сва­деб­ный факел.
Боги едва воз­лег­ли на ложах сво­их бело­снеж­ных,
Пода­ны были сто­лы с обиль­ной и раз­ной едою!
Дрях­лое тело меж тем качая сла­бым дви­же­ньем,
Пар­ки нача­ли петь прав­ди­во­ре­чи­вые пес­ни.
Тело дро­жа­щее их обер­нув­шая плот­но одеж­да,
Белая, око­ло пят поло­сой окру­жа­лась пур­пур­ной;
А над их алым челом бело­снеж­ные вились повяз­ки,
Лов­ким дви­же­ньем рук они веч­ный урок выпол­ня­ли:
Левая прял­ку рука дер­жа­ла, оде­тую вол­ной,
Пра­вая нит­ку лег­ко, пер­сты изги­бая, сучи­ла,
Быст­ро паль­цем боль­шим кру­тя, ее оправ­ля­ла,
Круг­лое вере­те­но вра­щая с под­ве­шен­ным дис­ком;
Зуб работу рав­нял, ненуж­ное все обры­вая,
И на иссох­ших губах шер­стя­ные висе­ли обрыв­ки,
Те, что, мешая сучить, на тонень­ких нит­ках тор­ча­ли.
Воз­ле же ног их лежа­ла, хра­нясь в пле­те­ных кор­зи­нах,
Тон­кая, неж­ная шерсть, руна бело­снеж­но­го вол­на.
Шерсть чеса­ли они и голо­сом звон­ко зву­ча­щим
В песне боже­ст­вен­ной так приот­кры­ли гряду­щие судь­бы,
В песне, кото­рой во лжи обли­чить не смо­жет потом­ство:
«Ты, о Эма­тии столп, о муж, про­слав­лен­ный сыном!
Ты, что вели­кий почет при­умно­жил доб­ле­стью вящей,
Слу­шай, что в радост­ный день тебе пред­ска­жут прав­ди­во
Сест­ры! А вы меж­ду тем, пред­ва­ряя гряду­щие судь­бы,
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Ско­ро при­дет для тебя несу­щий желан­ное мужу
Вес­пер, а с ним, со счаст­ли­вой звездой, при­дет и супру­га,
Та, что напол­нит тебе любо­вью лас­ко­вой серд­це,
Вме­сте свой нежа­щий сон съе­ди­нить гото­ва с тобою,
Неж­но рука­ми обвив твою могу­чую шею.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Дом ни один нико­гда люб­ви подоб­ной не видел,
Так­же любовь нико­гда не скреп­ля­лась подоб­ным сою­зом
Или согла­сьем таким, что царит у Фети­ды с Пеле­ем.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Сын родит­ся от вас — Ахилл, не знаю­щий стра­ха.
Враг не спи­ну его, но храб­рую грудь лишь увидит.
Будет все­гда победи­те­лем он на риста­ни­ях кон­ских,
Он быст­ро­но­гую лань по горя­че­му сле­ду обго­нит.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
С ним герой ни один на войне не посме­ет срав­нить­ся,
Той, где тев­кр­ская кровь окра­сит берег фри­гий­ский,
И разо­рит Пело­па ковар­но­го тре­тий наслед­ник
Трои высо­кий оплот, сло­мив его дол­гой оса­дой.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Храб­рую доб­лесть его и свет­лые мужа дея­нья
На погре­бе­нье сынов вспо­ми­нать будут мате­ри часто,
Пряди седые волос рас­пу­стив над горест­ным пра­хом,
Немощ­но, дрях­лой рукой в увяд­шую грудь уда­ряя.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Ибо как с жел­тых полей соби­рая обиль­ную жат­ву,
Жнет зем­леде­лец свой хлеб под жар­ко пылаю­щим солн­цем,
Так он тро­ян­ских сынов враж­деб­ным ско­сит желе­зом.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Будет Ска­манд­ра вол­на свиде­те­лем подви­гов слав­ных,
Где посте­пен­но она в Гел­лес­понт изли­ва­ет­ся быст­рый:
Грудой поруб­лен­ных тел тече­нье ее пре­гра­дит­ся,
Воды до самых глу­бин согре­ют­ся, сме­ша­ны с кро­вью.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Будет свиде­те­лем та обре­чен­ная смер­ти добы­ча
В час, когда круг­лый костер, на хол­ме воз­двиг­ну­тый, будет
Тела пре­крас­но­го ждать для жерт­вы зако­ло­той девы.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Ибо, лишь толь­ко судь­ба поз­во­лит уста­лым ахей­цам
Цепи Неп­ту­на порвать, око­вав­шие дар­да­нян город,
Над погре­баль­ным хол­мом про­льет­ся кровь Полик­се­ны.
Как под дву­ост­рым мечом бес­силь­ная пада­ет жерт­ва,
Так на коле­ни она поверг­нет­ся телом без­гла­вым.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Будь­те же сме­лы теперь, в желан­ной люб­ви соче­тай­тесь!
Пусть счаст­ли­вый союз супру­га свя­жет с боги­ней,
Пусть жена нако­нец отдаст­ся горя­ще­му мужу!
Веч­но веду­щие нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Зав­тра кор­ми­ли­ца, вновь на рас­све­те ее увидав­ши,
Шею ее окру­жить вче­раш­нею нит­кой не смо­жет.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!
Пусть не вол­ну­ет­ся мать, что дочь в раз­ла­де с супру­гом,
Ей не поз­во­лит меч­тать о рож­де­нье вну­чат дра­го­цен­ных.
Вей­те бегу­щую нить, беги­те, кру­жась, вере­те­на!»
Так, пред­ска­за­нья свои про­ри­цая когда-то Пелею,
Пели счаст­ли­вую песнь вооду­шев­лен­ные Пар­ки.
Ибо неред­ко тогда к цело­муд­рен­ным до́мам геро­ев
Боги спус­ка­лись с небес и в смерт­ном явля­лись собра­нье, —
Ибо еще нико­гда не стра­да­ло тогда бла­го­че­стье.
Часто Роди­тель богов, вос­седая в свер­каю­щем хра­ме,
В празд­ник, быва­ло, когда годо­вые при­но­сят­ся жерт­вы,
Сам на зем­ле созер­цал, как сот­ни быков умерщ­вля­лись.
Часто и Либер хмель­ной с высо­кой вер­ши­ны Пар­на­са
Вел вос­кли­цав­ших тиад, рас­тре­пав­ших небреж­ные куд­ри.
Рев­ност­но Дель­фы тогда, из огра­ды тол­пой высы­пая,
Бога спе­ши­ли встре­чать, и дым алтар­ный курил­ся.
Часто в смер­тель­ном бою, быва­ло, участ­во­вал Маворс,
Или Три­то­на-ручья боги­ня, иль Дева Рам­нун­та.
Воору­жен­ных бой­цов воз­буж­да­ли бес­смерт­ные боги.
Ныне ж, когда вся зем­ля пре­ступ­ным набух­ла бес­че­стьем
И спра­вед­ли­вость людь­ми отверг­ну­та ради коры­сти,
Бра­тья руки свои обаг­ря­ют брат­скою кро­вью,
И пере­стал уже сын скор­беть о роди­тель­ской смер­ти,
Ныне, когда и отец кон­чи­ны пер­вен­ца жаж­дет,
Чтобы, сво­бод­ный, он мог овла­деть цве­ту­щей невест­кой,
Иль нече­сти­вая мать, неведе­ньем поль­зу­ясь сына,
Уж не боит­ся свя­тых опо­зо­рить бес­стыд­но Пена­тов,
Все, что пре­ступ­но и нет, в зло­счаст­ном спу­тав безумье, —
Мы отвра­ти­ли от нас помыш­ле­нья богов спра­вед­ли­вых;
Боги ока­зы­вать честь не хотят уже сбо­ри­щам нашим,
И не явля­ют­ся нам в сия­нии све­та днев­но­го.