Гай Катулл — Чрез моря про­мчал­ся Аттис: Стих

Чрез моря про­мчал­ся Аттис на бегу­щем быст­ро челне
И едва фри­гий­ский берег тороп­ли­вой тро­нул сто­пой,
Лишь вошел он в дебрь боги­ни, в глубь лес­ной свя­ты­ни про­ник, —
Он во вла­сти тем­ной стра­сти здра­вый разум свой поте­ряв,
Сам свои муж­ские гру­зы напрочь ост­рым сре­зал крем­нем.
И тот­час узрев, что тело без муж­ских оста­лось при­мет,
И что рядом твердь зем­ная све­жей кро­вью окроп­ле­на,
Бело­снеж­ны­ми рука­ми Аттис вмиг схва­ти­ла тим­пан,
Твой тим­пан, о мать Кибе­ла, посвя­ще­ний тай­ных гла­гол,
И деви­чьим пяти­пер­стьем в бычью кожу ста­ла гре­меть,
И ко спут­ни­кам взы­вая, так запе­ла, вост­ре­пе­тав:
— «Вверх неси­тесь, мчи­тесь, гал­лы, в лес Кибе­лы, в гор­ную высь,
О, вла­дыч­ной Дин­ди­ме­ны раз­блуж­дав­ши­е­ся ста­да!
Вы, что новых мест взыс­куя, вдаль изгнан­ни­ца­ми ушли,
И за мной пусти­лись сле­дом и меня при­зна­ли вождем,
Хищ­ность моря испы­та­ли и сви­ре­пость бур­ных пучин,
Вы, что пол свой изме­ни­ли, столь Вене­ра мер­зост­на вам,
Бегом быст­рым и плу­та­ньем взве­се­ли­те дух гос­по­жи!
Нам теперь кос­неть не вре­мя, все за мной, за мною ско­рей —
Во фри­гий­ский дом боги­ни, под ее фри­гий­скую сень,
Где зве­нит ким­ва­лов голос, где ревут тим­па­ны в ответ,
Где игрец фри­гий­ский гром­ко дует в загну­тую дуду,
Где плю­щем уви­ты ста­ны изги­баю­щих­ся менад,
Где о таин­ствах свя­щен­ных вдаль гла­сит неисто­вый вой,
Где вослед богине рыщет без пути блуж­даю­щий сонм!
Нет иной для нас доро­ги. В путь ско­рее! Ног не жалеть!»
Так едва про­пе­ла Аттис, ново­яв­лен­ная жена, —
Обу­ян­ный отве­ча­ет хор тре­пе­щу­щим язы­ком,
Уж тим­пан гро­хо­чет лег­кий, уж бря­ца­ет полый ким­вал.
И на верх зеле­ной Иды мчит­ся хор поспеш­ной сто­пой.
Их в безумьи, без огляд­ки, зады­ха­ясь, Аттис ведет,
Ввысь и ввысь, гре­мя тим­па­ном, их ведет сквозь тем­ную дебрь.
Так без удер­жу тели­ца буй­но мчит­ся прочь от ярма.
За вождем, себя не пом­ня, девы-гал­лы сле­дом спе­шат.
Но едва при­мча­лись девы в дом Кибе­лы, в самый тай­ник,
Обес­си­лен­ные впа­ли без даров цере­ри­ных в сон,
Их оку­та­ло забве­нье, взор сме­жи­ла том­ная лень,
И в разым­чи­вой дре­мо­те их затих неисто­вый пыл.
Но когда зла­то­го Солн­ца обо­зрел сия­ю­щий взор
Блед­ный воздух, крепь зем­ную и мор­скую гроз­ную хлябь,
И про­гнал ноч­ные тени про­зве­нев­ший топот копыт, —
Вмиг от Аттис про­буж­ден­ной Сон отпря­нул и убе­жал,
И на пер­си Паси­фея при­ня­ла его, тре­пе­ща.
Из разым­чи­вой дре­моты Аттис, уми­ротво­ре­на,
Про­будив­шись, все, что было, ста­ла думой пере­би­рать,
И рас­суд­ком ясным видит, без чего оста­лась и где,
И назад уже стре­мит­ся и обрат­но к морю спе­шит.
Здесь, увидя ширь мор­скую и обиль­но сле­зы лия,
К милой родине, горюя, оди­но­ко ста­ла взы­вать:
«Край род­ной, зем­ля род­ная, ты, роди­тель­ни­ца моя,
Я ль тебя постыд­но бро­сил, как сво­их бро­са­ет гос­под
Бег­лый раб, и к дебрям Иды свой напра­вил горест­ный путь,
Чтобы жить, где снег не схо­дит, где мороз­ны логи зве­рья,
Чтоб в бес­па­мят­ном поры­ве под­бе­гать к убе­жи­щам их?
Где, в каких широтах мира я тебя пред­ста­вить могу?
Сами очи, сами жаж­дут устре­мить­ся взо­ром к тебе
В крат­кий срок, пока от буй­ства мой сво­бо­ден бед­ст­вен­ный дух.
Я ли, дом род­ной поки­нув, в эти дебри пере­бе­гу?
Край род­ной, дру­зья, уго­дья, мать с отцом — мне жить ли без вас.
Форум, ста­дий и пале­ст­ра, и гим­на­сий — бро­шу ли их?
Горе, горе! Веч­но пла­кать — вот отныне участь моя.
Кем я был и кем я не был? Сколь­ко я обли­чий сме­нил!
Нын­че дева, был я мужем, был юнцом и маль­чи­ком был.
Был я цве­том всех гим­на­стов и кра­сою был я бор­цов.
У меня в две­рях тол­пи­лись, стыть порог мой не успе­вал,
По утрам цве­тов вен­ка­ми был укра­шен празд­нич­но дом,
В час, когда с вос­хо­дом солн­ца пола­га­лось с ложа вста­вать.
Мне ли быть богам слу­жан­кой? Мне ли быть Кибе­ле рабой?
Я ли буду оскоп­лен­ный жить мена­дой, частью себя?
Мне ль в горах зеле­ной Иды оби­тать, где холод и снег?
Я ли дни сгуб­лю мла­дые у фри­гий­ских ост­рых вер­шин?
Где олень лес­ной таит­ся, где кочу­ет в чаще кабан?
Что же, что ж я натво­ри­ла! Как ужас­но ныне каз­нюсь!»
И едва такие зву­ки, изле­тев из розо­вых уст,
До ушей богов бес­смерт­ных донес­ли неждан­ную новь, —
Тот­час львам сво­им Кибе­ла отпу­сти­ла путы ярма
И впря­жен­но­го ошую тот­час так драз­нить нача­ла:
— «Прянь, сви­ре­пый, поусерд­ст­вуй, чтобы он в неистов­ство впал,
Чтобы вновь в поры­ве яром он вер­нул­ся в чащи мои, —
Он, кто в воль­но­сти чрез­мер­ной мнит бежать от вла­сти моей!
Бей хво­стом бока и спи­ну, пле­тью соб­ст­вен­ною хле­щи!
Пусть ужас­ный вновь отдаст­ся по глу­хим уро­чи­щам рев.
На сво­ей могу­чей вые ржа­вой гри­вой страш­но трях­ни!»
Так рек­ла Кибе­ла гроз­но и сня­ла со зве­ря ярмо.
Сам свой норов воз­буж­да­ет зверь сви­ре­пый — и побе­жал!
Вле­во, впра­во он кустар­ник, мчась, лома­ет шалой ногой.
Вот уж бли­зок берег пен­ный, бли­зок мра­мор зыби мор­ской,
Лютый зверь завидел деву и схва­тить добы­чу готов, —
Но уже в само­заб­ве­ньи Аттис в дикий лес унес­лась,
Там слу­жить сво­ей богине навсе­гда оста­лась она.
О Кибе­ла, о боги­ня, ты, кого на Дин­ди­ме чтут!
Пусть мой дом обхо­дят даль­ше, гос­по­жа, раде­нья твои, —
Воз­буж­дай дру­гих к безум­ству, под­стре­кай на буй­ство дру­гих!