Чтоб разобрать какой-то опус,
Я на пиру надел очки.
Мир отвлеченный, словно глобус.
Ударил вдруг в мои зрачки.
И, отрезвевшею змеею,
Я приподнял глаза в очках.
Грохочущею колеею
Катился пир на всех парах.
Остроты злобные, как плетки,
И приговоры клеветы.
Как бы смердящие ошметки
Душ изрыгающие рты.
Я оглядел мужчин и женщин
Сквозь ясность честного стекла
И увидал извивы трещин,
Откуда молодость ушла.
Вот эту я любил когда-то,
А эти были мне друзья.
И где тут время виновато.
Где сами — разобрать нельзя.
Что сотрясало вас, мужчины.
Какие страхи пропастей?
Нет, эти страшные морщины
Не от возвышенных страстей!
Что юности сказать могли бы.
Покинувшей далекий сруб.
Властолюбивые изгибы
Вот этих плотоядных губ?
Уже вдали, уже отдельно
От пережитого всего.
Душа печалилась смертельно.
Но не прощала ничего.
А воздух распадался рыхло,
И под уклон катился пир.
Я снял очки. Душа притихла.
И воцарился горький мир.
