Снова грустью повеяло
в одиноком дому
Сколько ты понаверила,
а зачем п кому!
Для себя же обидная,
ты сидишь у окна.
Ты ничья не любимая
и ничья не жена.
Не прошусь быть любовником
и дружить — не дружу,
но с моим новым сборником
я к тебе прихожу
Ты опять придуряешься,
в лжи меня обвинив.
«Все, дружок, притворяешься,
все играешь в наив…»
Шутишь едко и ветрено.
Я тебя не корю,
только долго и медленно
папиросы курю.
Говоришь. «Брось ты, Женечка,
осуждающий взгляд».
«Интересная женщина»,
про тебя говорят
Мне тобою не велено
замечать твою грусть,
но, в себе не уверенный,
за тебя я боюсь.
От меня не укроется
если спорим, грубим —
уезжаешь ты в поезде
с кем-то очень другим.
Ест печаль меня поедом,
все надежды губя,
и бегу я за поездом,
Увозящим тебя.
Нo походкою крупною
сквозь рассветный галдеж
ты выходишь иа Трубную,
Самотекой идешь.
И глядишь ты не сумрачно
от себя вдалеке,
и взволнованно сумочку
теребишь ты в руке.
Синева незатроганная.
Солнца — хоть завались!
И ручьи подсугробные
на асфальт прорвались.
Парень мчится на гоночном,
почка сладко-кисла,
и зима уже кончена,
но еще не весна…
