Евгений Евтушенко — Сказка о русской игрушке: Стих

По разграбленным сёлам
шла Орда на рысях,
приторочивши к сёдлам
русокосый ясак.
Как под тёмной водою
молодая ветла,
Русь была под Ордою,
Русь почти не была.

Но однажды, – как будто
все колчаны без стрел, –
удалившийся в юрту
хан Батый захмурел.
От бараньего сала,
от лоснящихся жён
что–то в нём угасало –
это чувствовал он.

И со взглядом потухшим
хан сидел, одинок,
на сафьянных подушках,
сжавшись, будто хорёк.
Хан сопел, иступлённой
скукотою томясь,
и бродяжку с торбёнкой
ввёл угодник толмач.
В горсть набравши урюка,
колыхнув животом,
«Кто такой?» – хан угрюмо
ткнул в бродяжку перстом.

Тот вздохнул («Божья матерь,
то Батый, то князья…»):
«Дел игрушечных мастер
Ванька Сидоров я».
Из холстин дыроватых
в той торбёнке своей
стал вынать деревянных
медведей и курей.

И в руках баловался
потешатель сердец –
с шебутной балалайкой
скоморох–дергунец.
Но, в игрушки вникая,
умудрённый, как змий,
на матрёшек вниманье
обратил хан Батый.

И с тоской первобытной
хан подумал в тот миг,
скольких здесь перебил он,
а постичь не постиг.
В мужичках скоморошных,
простоватых на вид,
как матрёшка в матрёшке,
тайна в тайне сидит.

Озираясь трусливо,
буркнул хан толмачу:
«Все игрушки тоскливы.
Посмешнее хочу.
Пусть он, рваная нечисть,
этой ночью не спит
и особое нечто
для меня сочинит».

Хан добавил, икнувши:
«Перстень дам и коня,
но чтоб эта игрушка
просветлила меня!»
Думал Ванька про волю,
про судьбу про свою
и кивнул головою:
«Сочиню. Просветлю».
Шмыгал носом он грустно,
но явился в свой срок:

«Сочинил я игрушку.
Ванькой–встанькой нарёк».

На кошме не кичливо
встал простецкий, не злой,
но дразняще качливый
мужичок удалой.
Хан прижал его пальцем
и ладонью помог.
Ванька–встанька попался,
Ванька–встанька прилёг.

Хан свой палец отдёрнул.
Но силён, хоть и мал,
Ванька–встанька задорно
снова на ноги встал.
Хан игрушку с размаха
вмял в кошму сапогом
и, злобея от страха,
заклинал шепотком.

Но, держась за бока,
Ванька–встанька вдруг вынырнул
из–под носка!
Хан попятился грузно,
Русь и русских кляня:
«Да, уж эта игрушка
просветлила меня…»
Хана страхом шатало,
и велел он скорей
от Руси – от шайтана –
повернуть всех коней.

И теперь уж отмаясь,
положённый вповал,
Ванька Сидоров мастер
у дороги лежал.
Он лежал, отсыпался,
руки белые врозь,
василёк между пальцев
натрудившихся рос.

А в пылище прогорклой,
так же мал да удал,
с головёнкою гордой
Ванька–встанька стоял.
Из–под стольких кибиток,
из–под стольких копыт
он вставал неубитый,
только временно сбит.

Опустились туманы
на лугах заливных,
и ушли басурманы,
будто не было их.

Ну, а Ванька остался,
как остался народ.
И душа Ваньки–встаньки
в каждом русском живёт.
Мы – народ ванек–встанек.
нас не Бог уберёг!

Нас давили, пластали
столько всяких сапог!
Они знали, мы – ваньки,
нас хотели покласть,
а о том, что мы встаньки,
забывали, платясь.

Мы – народ ванек–встанек.
Мы встаём – так всерьёз.
Мы от бед не устанем,
не поляжем от слёз…
И смеётся не вмятый,
не затоптанный в грязь
мужичок хитроватый,
чуть пока–чи–ва–ясь…