Вхожу в тот дом,
где дух его витает;
И – чудо: стайка экскурсантов тает…
Я вижу здесь бояр высокородных,
Зело спесивых, вздорных и дородных.
Бояре Годунову бьют челом…
Как уместил их этот скромный дом?
Пожалуй, тут бород и животов излишек.
А как же двор высокомерной Мнишек?
Его куда?
А Пимен?
Варлаам?
Их по каким тут рассовать углам?
Но мало этого – нахлынули цыгане,
Стан самозванца сплыл,
и мы в цыганском стане.
Дух вольнолюбия и барственная спесь –
Несовместимая, взорвется эта смесь!
Но верный ход всегда отыщет гений:
Они – жильцы двух разных измерений.
Сквозь панну Мнишек,
как сквозь пар пустой,
Скользит Земфира змейкой золотой.
Гоним бичом предчувствия дурного,
Алеко не увидит Годунова…
Но вот Онегин входит в этот круг.
Сказал: «Мое!» —
и все пропали вдруг.
И стало все, как в Пушкинском поместье:
Столы и кресла – все на прежнем месте.
Старинный шкаф, украшенный резьбой,
Здесь Библия лежит, само собой.
Колода карт –
унылых дней примета,
Бильярд…
И два дуэльных пистолета…
Ох, если б их тут не было совсем!
