I
Крупный жемчуг росы на листву упал,
Увядает кленовый лес,
И в ущелье Уся, и в горах Ушань
Свет безоблачных дней исчез.
На реке обезумели волн валы,
Словно к небу их вознесли,
А у крепости — груды тяжелых туч
Опускаются до земли.
И вторично цветут хризантем кусты —
Буду слезы я лить о них.
Но привязан давно одинокий челн,
Вдалеке от садов родных.
И хозяйки готовятся к зимним дням,
И одежды теплые шьют.
Мрачный замок Боди одинок и тих…
Долго ль мне оставаться тут?
II
В одинокой крепости Куйчжоу
Золотой закат недолго длится,
И, найдя для взора путь по звездам,
Все гляжу я в сторону столицы.
Слышу крики обезьяньей стаи,
Третий крик — я слезы проливаю.
Я скиталец на плоту убогом —
Он не приплывет к родному краю.
Вдалеке от Расписной палаты,
Где курильницы благоухают,
Здесь — за парапетом горной башни —
Дудки камышовые рыдают.
Та луна, что сад мой озаряла —
Весь в плюще и зарослях глициний, —
Лишь унылый берег тростниковый
И мисканты озаряет ныне.
III
На тысячу домов, под мирным солнцем,
Раскинувшихся в утреннем покое,
Который раз гляжу я терпеливо
С моей невзрачной башни над рекою.
Вторые сутки рыбаки хлопочут —
Теперь их лодки снова на причале,
И ласточки, про осень забывая,
Летают и летают, без печали.
Жил Куан Хэн — советник государя,
Но оценить его не пожелали,
Лю Сян хотел свою продолжить мудрость,
Но, видно, вспомнят и о нем едва ли.
А пожилые люди (что когда-то
Со мной учились в молодости) — ныне
Одеждой легкой, тучными конями,
Бесстыдно похваляются в Улине.
IV
За столицею слежу я,
Как за шахматной доскою:
На сто лет событий хватит —
Тут не справишься с тоскою.
Где дворцы князей китайских?
Кто теперь владеет ими?
Все посты и все поместья
Заняты людьми чужими.
Гонги бьют и барабаны,
И на западной границе,
Получив «приказ крылатый»,
В бой несутся колесницы.
Пусть в реке уснули рыбы,
И драконы спят угрюмо —
О родной моей отчизне
Навсегда бессонны думы.
V
Ты видишь: ворота дворца Пэнлай
К югу обращены,
Росу собирает столб золотой
Немыслимой вышины.
Ты видишь: вдали, на Яшмовый пруд,
Нисходит богиня фей —
И фиолетовой дымки мираж
Становится все бледней.
Тогда раздвигаются облака —
И вот пред тобой возник
За блеском драконовой чешуи
Сияющий царский лик.
А я одиноко лежу у реки,
На склоне вечерних лет.
Где царские милости и хвалы? —
Давно уж пропал их след.
VI
От этой дикой красоты ущелья
До берегов прекрасного Цзюйцзяна, —
Наверно, десять тысяч ли, но осень
Свела в одно их пеленой тумана.
Я вижу галерею царской башни —
Там часто императора встречали,
И знаменитый лотосовый садик,
Куда вхожу я в скорби и печали,
И разукрашенных столбов блистанье,
И желтых цапель, прилетевших в гости,
И белоснежных чаек, что часами
Сидят на мачтах из слоновой кости.
И я глаза невольно закрываю —
Мне жаль того, что не увидеть снова…
Чанъань, Чанъань! Ты центр земли
китайской,
Ты тень великолепия былого!
VII
Передо мною пруд Кунминчи —
Подвиг Ханьских времен,
И боевые штандарты У-ди
И пурпур его знамен.
Ткачиха с пряжею стынет зря —
Бессильна ее мечта;
От ветра слегка шевелится хвост
У каменного кита.
А волны несут водяной рис —
Они от него черны.
И лотосы, чаши раскрыв свои,
Холодной росой полны.
Но только птицам открыт путь
Из крепости — на простор.
И снова томится старый рыбак
В плену у рек и озер.
VIII
Через Куньу и Юйсу дорога
Вьется на сотни ли,
Потом через северный склон Чжуннаня
Она приведет в Мэйпи.
Там не клюют теперь попугаи
Брошенное зерно;
Осталось гнездо на ветвях платана,
Но фениксов нет давно;
Там вместе с красавицами когда-то
Я ветки срывал весной;
Волшебники плыли со мною в лодке
Под ласковою луной;
И кисть моя повелевала природой,
Не зная ни в чем преград.
А ныне я стал и седым, и слабым,
И скорбно стихи звучат.
