Чуден Днепр при тихой погоде…
Я тоже помню эти дни,
И улицы, и переулки,
И их зловещие огни,
И топот, медленный и гулкий…
Он замирал и снова рос,
Неотвратимый и мятежный.
Как смерть, как горечь поздних слез
Перед разлукой неизбежной.
Усталый свет ночной звезды,
Заря, окрашенная кровью.
Заиндевевшие сады
Сбегали, жались к Приднепровью.
Туман. Рассвет. Сырая мгла.
Под снегом тополи седые.
Во мгле, в тумане купола,
Старинные и золотые.
И вдруг… какой-то дальний стон,
И зов бессильный, бесполезный.
И крик, и рык, и скок, и звон,
И конский храп, и лязг железный.
Взлетели. Скачут. Близко. Вот!
Уже не видят и не слышат.
По низким лбам струится пот.
Свистят. Ревут. И паром дышат.
Какой забытый, древний сказ
Восстановил из страшной были
И эти щели вместо глаз,
И выступ скул и сухожилий,
И темных лиц пещерный склад,
И лоб, проросший шерстью длинной,
И водяной, прозрачный взгляд
Тысячелетний и звериный?!..
О, эта киевская ночь,
Которой нет конца и края…
Все в мире можно превозмочь —
И отойти от скорби прочь,
Благословляя и прощая.
Понять. Простить. Но не забыть!
Забыть той ночи невозможно.
Ее нельзя душе изжить.
И будет вечно сердце ныть
И замирать в груди тревожно.
И, свято в памяти храня
Давно прошедшее, былое,
Я говорю на склоне дня:
— Пусть будет чуден без меня
И Днепр, и многое другое…
