Был спаситель как радий:
Так он редко являлся,
Хоть и был обычней воды и суровей правды —
Но класс собранный, чтобы услышать о нём,
Загоняли в глубокую тень солнечным днём.
Золотая нота превращалась в звук замирающий и ничей:
Узники собственных желаний запирали глаза замками
В тюрьмах улыбок, не имея ключей.
Детские голоса
Вопили в пустыне:
Он обеспечивал нам безопасность своим беспокойством,
Тем, что все грехи на себя взвалил.
Ведь если не мы изранены, а мешающий нам —
(Всё равно, человеком ли, зверем ли, птицей был)
Промолчи, и пускай себе стенает земля —
Мы спокойно творим всё, что сродни грехам.
Славословия слышались
Где-то в церквах его слёз,
Далеко отстранённых от жизни живой.
От ударов ты не более, чем вздыхал под пуховой его рукой.
И не плакал, когда на земле кто-нибудь погибал,
Разве что спешил добавить свою слезу умиленья в его неземной поток,
К облакам прижимаясь щекой …
Но сегодня — во мраке войны — никого кроме нас с тобой!
Два гордых брата.
(Окно завешено: светомаскировка)
Заперты в тесной зиме, в негостеприимный год,
И не пошевельнуть тощим вздохом, вырывающимся так неловко,
Слыша, как жадность людская огнём по соседу бьёт…
Мы только постанывали, прячась в стенах жалкого рая
Здоровенную слезищу роняя…
И по смертям тех, кого не найдут,
И по поводу мелких грешков,
И по судьбе чьих-то обрушившихся домов,
Где никогда наших колыбелей и не стояло,
Смотрим вроде со стороны, как наш собственный прах
Проникает в наш собственный дом,
Потому что в себя самих нас что-то изгнало,
Но неуклюжая и безрукая наша любовь разбивает скалы.
