В тумане старые дворцы
Хирели,
Красногвардейские костры
Горели.
Он вновь увидел на мосту
И ангела, и высоту.
Он вновь услышал чистоту
Свирели.
Не музыка военных флейт,
Не звёздный отблеск эполет,
Не падший ангел, в кабарет
Влетевший – сбросить перья…
Он видел ангела, звезду,
Он слышал флейту, и на льду
Невы он видел полынью
Рождественской купелью.
Да, странным было для него
То ледяное рождество,
Когда солдатские костры
Всю ночь во тьме не гасли.
Он не хотел ни слов, ни встреч,
Немела речь,
Не грела печь,
Студёный ветер продувал
Евангельские ясли.
Волхвы, забившись в закутки,
Сидели, кутаясь в платки, –
Пережидали хаос.
И взглядывали из-за штор,
Как полыхал ночной костёр,
Как пламя колыхалось.
«Волхвы! Я понимаю вас,
Как трудно в этот грозный час
Хранить свои богатства,
Когда весёлый бунтовщик
К вам в двери всовывает штык
Во имя власти и земли,
Республики и братства.
Дары искусства и наук,
Сибирских руд, сердечных мук,
Ума и совести недуг –
Вы этим всем владели.
Но это всё не навсегда.
Есть только ангел и звезда,
Пустые ясли и напев
Той, ледяной свирели.
Увы! Мы были хороши,
Когда свершался бунт души,
Росли богатства духа.
Сегодня нам отдать их жаль,
Когда возмездья просит сталь
И выстрел ветреную даль
Простёгивает глухо!»
Да, странным было для него
То ледяное рождество
Семнадцатого года.
Он шёл и что-то вспоминал,
А ветер на мосту стенал,
И ангел в небе распевал:
«Да здравствует свобода!»
У моста грелись мужики,
Весёлые бунтовщики.
Их тени были велики.
И уходили патрули
Вершить большое дело.
Звезда сияла. И во мгле
Вдали тревогу пел сигнал.
А рядом «Интернационал»
Свирель тревожно пела.
Шагал патруль. Вот так же шли
В ту ночь седые пастухи
За ангелом и за звездой,
Твердя чужое имя.
Да, странным было для него
То ледяное рождество,
Когда солому ветер грёб
Над яслями пустыми.
Полз броневик. Потом солдат
Угрюмо спрашивал мандат.
Куда-то прошагал отряд.
В котле еда дымилась.
На город с юга шла метель.
Замолкли ангел и свирель.
Снег запорашивал купель.
Потом звезда затмилась…
