Обожаю богатых. Богатство — нимб. Кроме того, от них никогда ничего не ждешь хорошего, как от царей, поэтому просто-разумное слово на их устах — откровение, просто-человеческое чувство — героизм. Богатство всё утысячеряет (резонанс нуля!). Думал, мешок с деньгами, нет — человек. Кроме того, богатство дает самосознание и спокойствие («все, что я сделаю — хорошо!») — как дарование, поэтому с богатыми я на своем уровне. С другими мне слишком «униженно».
Обожаю богатых. Клянусь и утверждаю, богатые добры (так как им это ничего не стоит) и красивы (так как хорошо одеваются). Если нельзя быть ни человеком, ни красавцем, ни знатным, надо быть богатым.
Когда людей, скучивая, лишают лика, они делаются сначала стадом, потом сворой
Добрая слава, с просто — славой — незнакома. Слава: чтобы обо мне говорили. Добрая слава: чтобы обо мне не говорили — плохого. Добрая слава: один из видов нашей скромности — и вся наша честность.
Поэт не может воспевать государство — какое бы ни было — ибо он — явление стихийное, государство же — всякое — обуздание стихий.
Такова уже природа нашей породы, что мы больше отзываемся на горящий, чем на строящийся дом.
Что такое исповедь? Хвалиться своими пороками! Кто мог бы говорить о своих муках без упоения, то есть счастья?!
Я всегда переводила тело в душу (развоплощала его!), а «физическую» любовь — чтоб её полюбить — возвеличила так, что вдруг от неё ничего не осталось. Погружаясь в неё, её опустошила. Проникая в неё, её вытеснила.
Детям своим я пожелаю не другой души, а другой жизни, а если это невозможно — своего же несчастного счастья.
Человек — повод к взрыву. (Почему вулканы взрываются?) Иногда вулканы взрываются сокровищами. Дать взорваться больше, чем добыть.
… О, самозванцев жалкие усилья!
Как сон, как снег, как смерть — святыни — всем.
Запрет на Кремль? Запрета нет на крылья!
И потому — запрета нет на Кремль!
Прав в любви тот, кто более виноват.
У Вас на руке кольцо с чёрным камнем. Вы носите его, что Вы к нему привыкли, потому что носите его уже десять лет. Но в маленьком городе, где Вы живёте, никто не знает его названия. Вы носите его просто и весело, как носили бы на его месте — всякий другой: в первый день, потому что Вам его только что подарили, сегодня, потому что Вам его подарили десять лет назад. Подмени его чёрным стеклом, Вы и не заметите.— Чей камень в Вашем кольце?
Делать то, чего не хочу для меня, невозможность. Не делать того, что хочу, обычное состояние.
Императору — столицы,
Барабанщику — снега.
… и правда более полная, чем Вы думаете: ибо дерево шумит Вам навстречу только если Вы это чувствуете, это так чувствуете, а так — просто шумит. Только Вам и никому другому, так же как: никому. Вам — если Вы его так слышите (любите), или, если никому не нужно — никому.
Пишу Вам в райское утро: ни единого облачка, солнце заливает лоб и стол, щурюсь и жмурюсь как кошка. Такая погода у нас стоит уже несколько дней, ничего не хочется делать. Осень, уходя, точно задумалась, оглянулась назад на лето и никак не может повернуться к зиме. Меня такие дни растравляют, как всякая незаслуженная доброта.
Титул — глубокая вещь, удивляюсь поверхностному, чисто-словесному — вне смыслового — отношению к нему его носителей. <…> Княжество прежде всего — нимб. Под нимбом нужен — лик.
Еврейская девушка — меж невест —
Что роза среди ракит!
И старый серебряный дедов крест
Сменен на Давидов щит.
Я вовсе не говорила, что искусства судить нельзя, я только говорила, что никто его так осудить не сможет, как поэт.
Море рассматриваю как даром пропадающее место для ходьбы. С ним мне нечего делать. Море может любить только матрос или рыбак. Остальное – человеческая лень, любящая собственную лёжку на песке.
В Бессмертье что час — то поезд!
Водосточная труба: точная судьба.
Я Вас больше не люблю.
Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.
Творчество – общее дело, творимое уединенными.
Как таковой жизни я не люблю, для меня она начинает значить, обретать смысл и вес — только преображенная, т. е. — в искусстве. Если бы меня взяли за океан — в рай — и запретили писать, я бы отказалась от океана и рая.
Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Люби меня, как тебе удобно, но проявляй это так, как удобно мне. А мне удобно, чтобы я ничего не знала!
Это высшее блаженство — так любить, так любить.. Я бы душу отдала — чтобы душу отдать!
В огромном городе моем — ночь.
Из дома сонного иду — прочь
И люди думают: жена, дочь, —
А я запомнила одно: ночь.
Благословляю того, кто изобрел глобус — за то, что я могу сразу этими двумя руками обнять весь земной шар — со всеми моими любимыми!
Солнечный? Лунный? Напрасная битва! Каждую искорку, сердце, лови! В каждой молитве — любовь, и молитва В каждой любви!
Вы первый перестали любить меня. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор Вас любила, ибо я люблю всегда до самой последней возможности!
Я не знаю женщины талантливее себя. Смело могу сказать, что могла бы писать, как Пушкин. Моё отношение к славе? В детстве — особенно 11 лет — я была вся честолюбие. «Второй Пушкин» или «первый поэт-женщина» — вот чего я заслуживаю и, может быть, дождусь. Меньшего не надо…
Себе — отдельной комнаты и письменного стола. России — того, что она хочет…
Считают мужественной. Хотя я не знаю человека робче. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего — себя. Никто не видит, не знает, что я год уже ищу глазами — крюк. Год примеряю смерть. Я не хочу умереть. Я хочу не быть. Надо обладать высочайшим умением жить, но ещё большим умением — умереть! Героизм души — жить, героизм тела — умереть…