Слушайте внимательно: не могу сейчас иных рук, НЕ МОГУ, могу без ВАШИХ, не могу: НЕ Ваших!
Всякая любовь — сделка. Шкуру за деньги. Шкуру за шкуру. Шкуру за душу. Когда не получаешь ни того, ни другого, ни третьего, даже такой олух-купец как я прекращает кредит.
Станет горечь улыбкою скоро,
И усталостью станет печаль.
Жаль не слова, поверь, и не взора, —
Только тайны утраченной жаль!
Тело — вместилище души. Поэтому — и только поэтому — не швыряйтесь им зря!
Это Романтизм. Это ничего общего с любовью не имеет. Можно любить мысль человека — и не выносить формы его ногтей, отзываться на его прикосновение — и не отзываться на его сокровеннейшие чувства. Это — разные области. Душа любит душу, губы любят губы, если Вы будете смешивать это и, упаси Боже, стараться совмещать, Вы будете несчастной.
— Вы любите своё детство?
— Не очень. Я вообще каждый свой день люблю больше предыдущего… Не знаю, когда это кончится… Этим, должно быть, и объясняется моя молодость.
Бойтесь понятий, облекающихся в слова, радуйтесь словам, обнажающим понятия.
Столько людей перевидала, во стольких судьбах перегостила, — нет на земле второго Вас, это для меня роковое.
Душу никогда не будут любить так, как плоть, в лучшем случае — будут восхвалять. Тысячами душ всегда любима плоть. Кто хоть раз обрек себя на вечную муку во имя одной души? Да если б кто и захотел — невозможно: идти на вечную муку из любви к душе — уже значит быть ангелом.
Любезность — или нежелание огорчить? Глухота — или нежелание принять?
Сорока семи лет от роду скажу, что всё, что мне суждено было узнать, — узнала до семи лет, а все последующие сорок — осознавала.
Жив, а не умер
Демон во мне!
В теле как в трюме,
В себе как в тюрьме.
Огню: не гори, ветру: не дуй, сердцу: не бейся. Вот что я делаю с собой.
— За — чем?!
Вся жизнь делится на три периода: предчувствие любви, действие любви и воспоминания о любви.
Когда вы любите человека, вам всегда хочется, чтобы он ушёл, чтобы о нём помечтать.
Что я делаю на свете? — Слушаю свою душу.
Быть современником — творить своё время, а не отражать его.
Самое лучшее в мире, пожалуй, — огромная крыша, с которой виден весь мир.
Осень. Деревья в аллее — как воины.
Каждое дерево пахнет по-своему.
Войско Господне.
В моих чувствах, как в детских, нет степеней.
Когда мужчины меня оставляют в покое, я глубоко невинна.
…О, тел и волн
Волнуемость!
— Пиши! —
Целую Вас
До дна души…
Есть много горечи в этом. Ухватившись за лоб, думаю: я никогда не узнаю его жизни, всей его жизни, я не узнаю его любимой игрушки в три года, его любимой книги в тринадцать лет, не узнаю как звали его собаку. А если узнаю — игрушку — книгу — собаку, другого не узнаю, всего не узнаю, ничего не узнаю. Потому что — не успею.
Безделие; самая зияющая пустота, самый опустошающий крест. Поэтому я — может быть — не люблю деревни и счастливой любви.
Любовь в нас — как клад, мы о ней ничего не знаем, всё дело в случае.
Первый любовный взгляд — то кратчайшее расстояние между двумя точками, та божественная прямая, которой нет второй.
Моя любовь к нему, сначала предвзятая, перешла в природную: я причисляю его к тем вещам, которые я в жизни любила больше людей: солнце, дерево, памятник. И которые мне никогда не мешали — потому что не отвечали.
После музыки такое же опустошение, как после любви, — но менее растравительно, потому что в тебе одном.
Мне нужно от Вас: моя свобода к Вам. Мое доверие. — И еще знать, что Вам от этого не смутно.
Возьми меня с собой спать, в самый сонный сон, я буду лежать очень тихо: только сердце (которое у меня — очень громкое!). Слушай, я непременно хочу проспать с тобой целую ночь — как хочешь! — иначе это будет жечь меня (тоска по тебе, спящем) до самой моей смерти.
Две возможности биографии человека: по снам, которые он видит сам, и по снам, которые о нем видят другие.
Для меня одиночество — временами — единственная возможность познать другого, прямая необходимость.
Страсть — последняя возможность человеку высказаться, как небо — единственная возможность быть буре.
Человек — буря, страсть — небо, её растворяющее.
Райнер, я хочу к тебе, ради себя, той новой, которая может возникнуть лишь с тобой, в тебе.<…> Просто — спать. И ничего больше. Нет, ещё: зарыться головой в твоё левое плечо, а руку — на твоё правое — и ничего больше. Нет, ещё: даже в глубочайшем сне знать, что это ты. И ещё: слушать, как звучит твоё сердце. И — его целовать.
Я люблю две вещи: Вас — и Любовь.
Я должна была бы пить Вас из четвертной, а пью по каплям, от которых кашляю.
Любовник: тот, кто любит, тот, через кого явлена любовь, провод стихии Любви. Может быть в одной постели, а может быть — за тысячу верст. Любовь не как «связь», а как стихия.
Клятвы крылаты.
Никто на меня не похож и я ни на кого, посему советовать мне то или инoe — бессмысленно.
Луну заманим с неба
В ладонь,— коли мила!
Ну, а ушёл — как не был,
И я — как не была.
Вы не хотите, чтобы знали, что Вы такого-то — любите? Тогда говорите о нём: «Я его обожаю!» — Впрочем — некоторые — знают, что это значит.
Два источника гениальности женщины: 1) её любовь к кому-нибудь (взаимная или нет — всё равно). 2) чужая нелюбовь.
Любить… Распластаннейшей в мире — ласточкой!
Наше сердце тоскует о пире,
и не спорит и всё позволяет
Почему же ничто в этом мире
не утоляет?
Всё в мире меня затрагивает больше, чем моя личная жизнь.
Я, просыпаясь, в ужасе:
— «Аля! Господи! Уже 10 часов!»
Аля — из кровати — флегматически:
— Слава Богу, что не двенадцать!»
Я не принадлежу ни к женщинам, которые бегают, ни к женщинам, за которыми бегают.
— Скорее к первым.— Только моё беганье другое — в стихах.
Не мать, а мачеха — Любовь:
Не ждите ни суда, ни милости.
Благородство сердца — органа. Неослабная настороженность. Всегда первое бьёт тревогу. Я могла бы сказать: не любовь вызывает во мне сердцебиение, а сердцебиение — любовь.
Женщина, не забывающая о Генрихе Гейне в тот момент, когда в комнату входит ее возлюбленный, любит только Генриха Гейне.
Совесть должна разучиться спрашивать: за что?
Человек голоден: ест хлеб.
Если ж человек сосредоточен на выборе меню — он недостаточно голоден — только: en appetit {ощушает аппетит (фр.).} — а может быть только старается вызвать его.
Мне совершенно все равно —
Где совершенно одинокой
Быть…
Есть области, где шутка неуместна, и вещи, о которых нужно говорить с уважением или совсем молчать за отсутствием этого чувства вообще.
В чём грех мой? Что в церкви слезам не учусь,
Смеясь наяву и во сне?
Поверь мне: я смехом от боли лечусь,
Но в смехе не радостно мне!
Пора снимать янтарь,
Пора менять словарь,
Пора гасить фонарь
Наддверный…
От слишком большого и чистого жара сердца, от скромного желания не презирать себя за любовь к тому, кого не можешь не презирать, от этого — ещё и от другого — неизбежно приходишь к высокомерию,— потом к одиночеству.
Если эта зима пройдет, я действительно буду сильна как смерть — или просто — мертвая.
Как это случилось? О, друг, как это случается?! Я рванулась, другой ответил, я услышала большие слова, проще которых нет, и которые я, может быть, в первый раз за жизнь слышу. «Связь?» Не знаю. Я и ветром в ветвях связана. От руки — до губ — и где же предел? И есть ли предел? Земные дороги коротки. Что из этого выйдет — не знаю. Знаю: большая боль. Иду на страдание.
Мне моё поколенье — по колено.
Не спать для кого-нибудь — да!
Не спать над кем-нибудь — да!
Не спать из-за кого-нибудь — ну, нет!
Есть рядом с нашей подлой жизнью — другая жизнь: торжественная, нерушимая, непреложная: жизнь Церкви. Те же слова, те же движения, — все, как столетия назад. Вне времени, то есть вне измены.
Мы слишком мало об этом помним.
Смывает лучшие румяна
Любовь. Попробуйте на вкус
Как слёзы — солоны…
Все женщины делятся на идущих на содержание и берущих на содержание. Я принадлежу к последним.