Долго — долго, с самого моего детства, с тех пор, как я себя помню — мне казалось, что я хочу, чтобы меня любили.
Теперь я знаю и говорю каждому: мне не нужно любви, мне нужно понимание. Для меня это — любовь. А то, что Вы называете любовью (жертвы, верность, ревность), берегите для других, для другой, — мне этого не нужно.
Этого не говорят, но мне всегда хочется сказать, крикнуть: «Господи Боже мой! Да я ничего от Вас не хочу. Вы можете уйти и вновь прийти, уйти и никогда не вернуться — мне всё равно, я сильна, мне ничего не нужно, кроме своей души!»
Бонапарта я осмелилась бы полюбить в день его поражения.
Вам удалось то, чего не удавалось до сих пор никому: оторвать меня не от: себя (отрывал всякий), а от: своего.
Тире и курсив, — вот единственные, в печати, передатчики интонаций.
Поэты — единственные настоящие любовники женщин.
У моды вечный страх отстать, то есть расписка в собственной овечьести.
Пушкинскую руку жму, а не лижу.
Нет маленьких событий. Есть маленькие люди.
Воспоминанье слишком давит плечи,
Я о земном заплачу и в раю,
Я старых слов при нашей новой встрече
Не утаю.
Брак, где оба хороши — доблестное, добровольное и обоюдное мучение (-чительство).
Обвела мне глаза кольцом
Теневым — бессонница.
Оплела мне глаза бессонница
Теневым венцом.
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи нá сердце…
Книгу должен писать читатель. Лучший читатель читает закрыв глаза.
Мне сон не снится, я его сню.
Чего я от тебя хочу, Райнер? Ничего. Всего. Чтобы ты позволил мне каждое мгновение моей жизни устремлять взор к тебе — как к вершине, которая защищает (некий каменный ангел-хранитель!). Пока я тебя не знала — можно было и так, но сейчас, когда я тебя знаю, — требуется разрешение.
Ибо моя душа хорошо воспитана.