Янка
Спотыкаясь, Янка
Чуть бредет, хмельной,
Скрежеща зубами,
Он кричит: «Долой!..»
Слышит Янку стражник —
«Я ж тебя, постой!»
И за ним… А Янка
Знай кричит: «Долой!..»
Так бы стражник Янку
И схватил рукой,
Сам бы надоумил
Крикнуть — что «долой»,
Но не дурень Янка —
Сладит он с собой,
Лишнего не скажет,
Лишь кричит: «Долой!..»
Вытянул, как цапля,
Шею стражник злой —
«Ну! Да говори же,
Что, брат, что «долой»?»
Янка — без вниманья,
Крутит головой:
«Нет, брат, не скажу я,
Что хочу «долой».
Тучи
Тучи, тучи, вы, что в небе
Ходите горами,
Были б крылья, полетел бы
Я на волю с вами!
Полетел бы в край родимый,
Сердцу вечно милый,
Где я вырос, где мне радость
Молодость сулила.
Полетел бы в край, где Неман
В берег бьет волною,
Где, играя, легкий ветер
Говорит с листвою.
Где над Неманом избушки
Лепятся убого,
Где пылит дорога летом,
Где песков так много.
Полетел бы я к курганам
Тихим, молчаливым,
К тем пригоркам, где весною
Зеленеют нивы!
Ой, летел бы с вами, тучи,
Я в тот лес тенистый,
Где вдыхаешь всею грудью
Хвои дух смолистый!
Тучи, тучи, вы, что в небе
Ходите горами,
Если б крылья — полетел бы
Я на волю с вами!
Надрывайся и шуми
Надрывайся и шуми,
Ветер злобный, в поле!
Как сердито ни греми,
Ни гуляй на воле,
Как дорог ни заметай
И тропы далекой,
Как в трубе ни завывай
Хаты одинокой, —
Все ж ты стихнешь, и теплом
Скоро ты повеешь,
Игры с ивовым кустом
Ласково затеешь.
Даром сохну я в остроге
Даром сохну я в остроге,
Даром трачу силы.
Рвется дух мой на свободу
Из сырой могилы.
Жаль мне хатки кособокой
С выцветшей стрехою,
Что над Неманом склонилась
Горькой сиротою.
Жаль овсов, побитых градом
На заречном поле,
Дуба старого, седого,
Росшего на воле.
Жаль боров и рощ тенистых,
Луга заливного,
Где под ветром ходят волны
Моря травяного.
Жаль мне родников холодных
В берегах песчаных,
Что звенят, как колокольцы,
У седых курганов.
Жаль полоски запустелой,
Где горюет пахарь,
Где зимой студеной вьюга
Ткет и ткет, как пряха.
Это — образы простые
Беларуси милой…
Край ты наш! Ты сердцу дорог,
Бедный край, унылый.
Эх, не век же здесь томиться,
Доживу до воли
И услышу в крае отчем
Песни лучшей доли.
Письмо из острога
«Напиши, дружок, будь ласков,
Письмецо до хаты!
Сына, пишет мне Параска,
Приняли в солдаты».
«Охо-хо!» — Прокоп вздыхает,
Думая о сыне,
А в руке письмо сжимает
И конвертик синий.
Просит-молит грамотея,
Шапку снял уныло.
Сам писать он не умеет,
Где учиться было?
На мякине вырастал он,
С горем да с бедою.
«Сладость» жизни познавал он
Собственной спиною.
А теперь, гляди, попался
В список арестантский:
Донесли, что собирался
Подпалить лес панский.
«Что ж тебе писать, кручина?»
«А пиши-ка с богом,
Что поклон жене и сыну
Шлю я из острога.
Напиши: родные, вас я
Здесь не забываю.
Каждый божий день и час я
Дом свой вспоминаю.
Женка моя дорогая,
Не обидь Ивана,
Попроси, коль не хватает,
Денег у Степана.
Пусть сосед не поскупится —
Отдадим, отплатим,
Парню надо нарядиться,
Не идти ж в заплатах.
Приодень его в дорогу
И обуй, как люди,
Денег дай хотя немного —
Веселее будет.
Подкорми свинью, Параска,
Если корму хватит.
Ветчина своя на пасху
Будет очень кстати.
Если ж дома недохватки,
Если корму мало,
Заколи и с полдесятка
Фунтов вышли сала.
Сын мой! Снастью рыболовной
Нечего бросаться —
Пригодится… вентерь новый
Почини-ка, братец.
И еще прошу, сыночек,
Лодку спрячь в сарае:
Ветер пусть ее не точит,
Дождь не поливает.
Все, что можно, сохраните,
Будет срок — вернусь я.
Старый нерет отнесите
Михасю с Габрусем.
Книги, кроме Часослова,
Все отдайте Гришке,
Пусть читает на здоровье,
Он ведь любит книжки!
Сын родимый! Попрощаться
Загляни ко мне ты, —
Не увижусь, может статься,
Не узнаю, где ты.
Не горюйте, не грустите —
День настанет новый.
Что ж поделать? Потерпите…
Будьте все здоровы!»
Песней приветствую вас
И широки же колхозные нивы!
В далях теряется взор!
Стежки-дорожки бегут торопливо,
Меряют синий простор.
Мир разгорожен, запаханы межи,
Стало на нивах светлей,
В поле работает сильный, прилежный
Трактор — хозяин полей.
Смолкла навеки песня неволи,
Жалоба-песня мертва.
Ясные дали! Привольное поле!
Песни счастливой слова!
Труд подарил нам радости песню,
Ей незнакома печаль.
Ясное завтра! День наш чудесный!
Синь, безграничная даль!
Жить стало лучше, и на просторе
Песни, что мак, расцвели.
Ими наполнены степи и горы
Вольной советской земли.
Песни вскипают звоном-разливом,
Славят цветущий мой край,
Песням веселым, песням счастливым,
Сердце мое, отвечай!
Марш победителей в радостном гуде…
Радости много сейчас.
Солнечный край мой, свободные люди,
Песней приветствую вас!
Комсомольцам
Привет вам, племя молодое,
Земель советских ясноцвет!
Дорога ваша — путь героев
В сияние грядущих лет.
Как солнце, первые в походе,
Стихиям злым наперекор,
Вы с песней шли, как половодье,
На штурмы недр и диких гор.
Сплоченно, гордо пламенея,
В пути не путая рядов,
Вы шли вперед, как чародеи,
Преграды все переборов.
Простор земли и поднебесья,
Болота, реки, глушь тайги
Ловили звонкий голос песни,
Горячей юности шаги.
Туда, где дым и грохот боя,
Где лишь отважные нужны,
Несли вы сердце молодое,
Борьбы и мужества сыны!
Вам страх не подгибал колени,
Без сил не падала рука, —
Всегда был рядом с вами Ленин,
Был в вас закал большевика!
Вперед же, войско молодое,
Всегда таким прекрасным будь!
Твоя дорога — след героев,
Былинный эпос, звездный путь.
Шагайте с песней боевою!
Привет вам, юные мои!
Пред комсомольскою волною
Враждебный мир не устоит!
Колхозу «Слобода»
Не больно велик он, колхоз «Слобода»,
Зато слобожане — народ хоть куда!
Молодки — что вишни, мужчины — кряжи
А парни — с любого гвардейца пиши!
А дети — ой, славные дети пошли!
Они — украшенье колхозной семьи,
В их ясных глазенках отвага, не страх…
Таких не видал я в былых деревнях.
Не слишком велик он, колхоз «Слобода»,
Да в дружной работе народ хоть куда!
Он в гору шагает, он — ветер живой,
Работают все бригадиры с душой.
Колхозники сил не жалеют своих,
Скажу: председатель на месте у них!
И речка на месте, и выгон, и гай,
Глядишь — ив душе занимается май!
Борцам за Октябрь
Буря дол и небо застилала дымом,
Вы навстречу буре шли неудержимо.
Бушевало море, волны рокотали,
Вы вперед шагали, вас манили дали.
Раскалялись пушки, грохотали громы,
Вы их не слыхали, шли сквозь буреломы.
Разрывали цепи, вековые путы,
А за каждой кочкой — враг жестокий, лютый.
Города горели, полыхали хаты,
Не хотел сдаваться старый мир проклятый.
Корнилов, Каледин, Колчак и Деникин
Вас сломить пытались в ненависти дикой.
Суда и десанты слала заграница,
Не прошли убийцы, не смогли пробиться.
Ваша сила вражий натиск тот сломала,
На дорогах трудных вас легло немало.
А дороги ваши — горы, перевалы,
Вы их одолели, смерть вас не пугала.
Пройден путь почетный, пройден путь заметный,
Пусть враги грозятся, их потуги тщетны!
Пусть войну готовит Чемберлен за морем,
Брошено по свету много наших зерен.
Зерна правды, света проросли не втуне,
Стали близкой явью думы о коммуне.
Тюремная камера
Тесно в камере убогой,
Нары, тьма — руками шарь!..
Свет закрыт решеткой строгой;
Над дверями — «календарь».
Разлинован четко, чинно,
Да «буфет» из трех досок;
Все промозгло, паутиной
Заткан каждый уголок.
Два оконца, две решетки,
Два ведерка для воды,
Столик узкий и короткий,
Сенников гнилых ряды.
Сверху сыплется известка,
Сырость, грязь — куда ни глянь,
В ржавых стенах, в старых досках
Клоп и всяческая дрянь.
Пахнет потом человечьим,
Тяжкий, спертый кислый дух.
По утрам дышать тут нечем,
Просто вешай хоть обух.
Родные песни
Жалобу приносит Неман,
На волне качая,
Всюду бедность, всюду темень,
Беларусь родная!
Села сбились в кучу тесно,
Под застрехой — плесень.
Слышит темный лес окрестный
Отзвук скорбных песен.
Крест подгнивший — знак печали —
Здесь и там чернеет.
И тоска, что полнит дали,
Мне на душу веет.
Вся-то горем ты повита,
Сторона родная!
И тот ветер, что сердито
Ломит ветви гая,
И те песни, что на поле
Жнеи запевают,
И те думы, что до боли
Сердце мне сжимают.
Не оставлю без ответа
Я такого горя,
Сердце, жалостью согрето,
Песне грусти вторит.
Пусть же плачем в этих далях
Песня разольется,
Чтобы все на свете знали,
Как нам здесь живется.
Я помню, был и я богатый
Я помню, был и я богатый,
В довольстве жизнь текла моя,
Не обходили моей хаты
Мои товарищи, друзья.
И не чуралися девчата,
Цветы, венки дарили мне,
Я был счастливый и богатый,
Но это было все… во сне.
На Заимке
Глухомань, ночь, снега,
Бор столетний шумит.
Тихий дом лесника
Одиноко стоит.
Волчьим оком окно
В тьме полночной блестит.
Дети спят уж давно,
Мать за прялкой сидит.
Сучит нитку она,
Все кудельку прядет.
Глушь, леса, тишина,
В дверь метелица бьет.
Воет ветер, как зверь,
Стонет вяз над стрехой;
Жутко в чаще теперь,
Только в доме — покой.
Но привыкла она
До полночи сидеть
И сквозь стекла окна
Ночке в очи глядеть.
А в трубе-то опять
Ветер песню завел,
Начал биться, стонать,
Сбросил вьюшки на пол.
«Мама, страшно мне тут,
Я боюся один;
Чертенята ползут
Из-под старых овчин», —
Младший сын Василек
Маму кличет к себе.
«Бог с тобою, сынок,
То приснилось тебе!
Чудачок, никого
Нет в овчинах, молчи!
Я сынка моего
Охраняю в ночи».
«Мама, сядь на постель.
Слышишь? Чей это плач?»
«То, мой мальчик, метель
Мчится по лесу вскачь».
«Мама, баба-яга
Бьет по крыше метлой…»
«Это, детка, снега,
Это ветер шальной».
«А что нужно ему?
Отчего он не спит?
Он зачем, почему
В наши двери стучит?»
«Ой ты, баловень мой!
Ты, я вижу, храбрец!
Не тревожься, родной,
Засыпай наконец!
Ветер добрый, сынок».
«Он живой или как?»
«Спи, усни, голубок!
Это — вздох, это — мрак».
«Что он делает?» — «Кто?»
«Вздох тот самый, скажи!»
«Да неведомо что
Ты болтаешь! Лежи…»
Василек вдруг притих,
Ветер в чаще крепчал,
На руках ледяных
Ветер сосны качал;
Ветер выл, словно зверь,
В непроглядную тьму.
«Где мой тятя теперь,
Нет его почему?
Ночь, мороз; он один,
В чаще рыщет зверье…»
«Тятя храбрый, мой сын,
Да к тому же ружье
На ремне за плечом,
А на поясе — нож,
И ему нипочем
Страха мелкая дрожь;
Ходит он по лесам,
Не боясь ничего.
Плохо будет волкам,
Если тронут его!»
«Мама, слышал я сам,
На селе говорят,
Будто дарят слепцам
Вместо хлеба — ребят».
«Ты не верь! Ох, беда!
Эту басню сплели,
Чтоб послушно всегда
Себя дети вели».
За окном — ветра шум.
«Спи, я песню спою…»
Детский маленький ум
Думал думу свою.
Лампа тускло горит,
В доме — сон, тишина.
Все шумит да гудит
Старый бор у окна.
Призыв
Где скрылись вы, хлопцы? Вас нету и нету,
Развеял вас ветер по белому свету.
По всем уголкам вы молчком расползлися,
От дум своих прежних давно отреклися,
Забыли вы песню про вольную волю
И битву за счастье, за лучшую долю.
Растаяла песня, бесследно пропала, —
Знать, хлебная корка язык ваш связала.
Знать, низко пригнули вас первые бури,
Знать, смелость и стойкость не в вашей натуре.
Ярмо вековое, что вы осудили,
Вы снова покорно на плечи взвалили!
Где скрылись вы, хлопцы? Где ваши дороги?
И вечный покой вам пою я в остроге.
Мы молчали, как немые
Мы молчали, как немые,
Мы вздыхали что ни час,
Грызли думы нас лихие,
Слезы падали из глаз.
Мы брели во мгле ненастья,
Среди муки, среди яла;
Злой туман глаза нам застил,
Тень от туч на нас легла.
Боль обид мы с детства знали,
Тот бранил нас, этот сек,
Гордость нашу в грязь втоптали,
В нас заплеван человек.
Пусть же свет науки новой
Словно солнце заблестит,
Пусть родным, свободным словом
Наш народ заговорит.
Под напев ветра
Ветер дует, плачет горестно,
В печь со свистом забивается,
До сих пор мне это пение
Наяву припоминается.
Помню: хата обветшалая,
А кругом леса дремучие,
Крыши ветками касается
Ива старая, плакучая.
Полночь зимняя, холодная,
Ветер злой не унимается,
А по лесу грозный гул идет,
Трубным звуком разбегается.
И в печи все ветер песенки
Знай выводит тонким голосом
И по крыше снегом шоркает,
Словно жита спелым колосом.
То несмело в двери стукнется,
Будто нищий в хату просится,
То закружится под окнами,
Горький плач его доносится.
И притихнет на минуточку,
Видно, силы набирается.
Ноет сердце, разрывается,
Песне ветра отзывается.
Помню, помню свою хату я,
Обветшалую, далекую,
А как вспомню, обоймет печаль
Мою душу одинокую.
Шум затих по коридорам
Шум затих по коридорам,
Люди приумолкли.
На замок закрыты крепко
Тесные каморки.
Замер звон цепей железный,
Замер звон унылый…
Смотрит злобно, смотрит дико
Этот дом постылый.
Люди спят. На грязных нарах —
Тел нагроможденье.
Мучат бедных арестантов
Тяжкие виденья.
Сон тревожный, воздух спертый
Не дают покоя…
Эх, напрасно пропадает
Время молодое!
Лампа светит и не светит…
Грустно и обидно.
Сквозь решетку глянешь в темень —
Ничего не видно.
Только видно: чуть заметный
Огонек мигает.
Только слышно: вольный ветер
Песню запевает.
Плотовщики
Торбы за плечами,
Вдавленные груди, —
Вот на сплав толпами
Двигаются люди.
Необуты ноги,
Лицо загорело,
Рубищем убогим
Чуть прикрыто тело.
Сзади чуть ступает,
Хлеб везет кобылка, —
Злобно понукает,
Бедную, Кирилка…
Солнце жжет жестоко,
Лист не колыхнется,
По спине широкой
Пот ручьями льется.
Серебром сверкает
Неман, как зеркальный.
Долго не стихает
Шум и говор дальний.
Слышна перебранка,
Слышен голос бодрый:
«На барбару, Янка!
Бери гартоль, Петра! [1]
Опускай шырыгу,
Прысом двигай влево!
Попроворней! Мигом!
Не зевать там, эй, вы!»
Кормовой без толку
Толстый руль толкает.
Головной Миколка
Бедняка ругает.
Ломит плот дугою,
Вот на берег сбросит,
Быстрою волною,
Точно змея, носит.
На мели застряли.
Крик, сердитый голос.
Порты поскидали,
Все в воде по пояс.
Бомы ухватили: [2]
«Рразом, хлопцы, рразом!
Ну же, что есть силы!
Ну, еще наляжем!»
А на самой зорьке
Ветер расшумится, —
Плотовщик в каморке
Спать без сил ложится.
Плотовщик в походах
Знает стужу, холод,
Знает он невзгоды,
Знает он и голод.
Что ж? Нужда погонит —
Силы зря и тратишь;
Кости только ломит,
Как простуду схватишь.
Эх ты, доля, доля!
Голод да забота!
Не своя тут воля,
Не своя охота.
____________________
[1] — Гартоль — деревянный толстый кол, привязанный к веревке. Исполняет роль якоря.
[2] — Бомы — толстые шесты, которыми поднимают и переворачивают колоды.
Кирила
Как посмотришь, боже милый,
Что с людьми творит почет…
Ставши старостой, Кирила
До отвала ест и пьет.
У него и кони гладки,
В клети много полотна,
Все дела его в порядке,
Ходит павою жена.
У него ума палата,
С башлыком армяк хорош,
Новая, на диво, хата,
Денег — за год не сочтешь.
С писарями чай лакает,
Растолстел — как три снопа.
Он частенько зазывает
В гости местного попа.
В карты режется с панами,
Словно сам с рожденья пан;
Разозлясь, стучит ногами
И кричит: «Дурак! Болван!»
А недавно, боже милый,
Как и все, он был мужик.
Где же пузо взял Кирила?
Отчего здоров как бык?
Певец
«Что ты грустен? — мне сказали. —
Что поешь ты все про горе?
Эти песни — крик печали,
Слезы ветра на просторе.
Ты сложи нам песню воли,
Чтобы дух наш разыгрался,
Чтоб напев широкий поля
В струнах сердца отозвался.
Чтоб на нас весна дышала,
Грела душу теплотою,
Чтобы сердце нам ласкала
Тихим счастьем, добротою».
«Ой вы, люди! Нет ведь воли:
Мысли скованы цепями,
На пустом, бесплодном поле
Злобный вихрь шумит над нами.
Я ли сердцем не болею?
Я ль душою не томился?
Но пою я, как умею, —
Радость петь не научился».
Где ты, моя доля
Где ты, моя доля,
Где ты, я не знаю.
Иль судьба судила
В жизни быть мне с краю?
Иль то люди злые
Счастье отобрали,
И а моей дороге
Ямы покопали?
Иль за грех заклятый
Я не знаю доли,
Как забытый колос
На крестьянском поле?
Оттого ль горюю,
Что искал на свете
Я тепла и солнца
И вздыхал о лете.
Песни горевые
Мне в удел достались.
Много дум тоскливых,
Что в слезах рождались,
Чтоб чужие слезы
Я смешал с своими…
Только сердце злое
Разве тронешь ими?
Будут плакать очи,
Сердце надрываться,
Не легко мне, видно,
С долей повстречаться.
Не верьте
Десять лет Никола думал,
И взбрело на ум ему:
Посадили в Думе с паном Янку,
Гришку да Кузьму.
Недель восемь посидели —
Разозлился Николай,
Дал по шапке депутатам:
Мол, манатки собирай!
Ой, чего же мы дождались!
Обманул ты нас, царек!
Чтоб тебе дал бог на старость
Лапти, посох и мешок!
Нет пи хлеба, нет ни соли,
Ни купить нам, ни продать…
Никогда царю не верьте,
Подведет он нас опять.
Что ж, Григорий, поправляйся
«Что ж, Григорий, поправляйся:
Слухи есть — земли дадут!
Не хворай, брат, поднимайся,
Веселей берись за труд».
«Эй, Никола, брось нас тешить!
Стар ты, сед, а как дитя.
Нет, не будет нам житья,
Коль панов не перевешать!..»