Сказочным чем-то повеяло снова…
Ангел иль демон мне в сердце стучится?
Форму принять мое чувство боится…
О, как бессильно холодное слово!
3 января 1892
2
Слов нездешних шепот странный,
Аромат японских роз…
Фантастичный и туманный
Отголосок вешних грез.
Начало января 1892
3
Спиртом сначала горел я стоградусным,
Адское пламя томительно жгло…
Факелом ныне елейным и радостным
Около Вас я пылаю светло.
15 марта 1892
4
Стройна, как арфа серафима,
Авроры розовой нежней,
Фонтан блаженств неистощимый,
Облей водой меня скорей!
Между 11 марта и 21 мая 1892
5
Стих последний, прошу, не примите буквально,
Ангел мой, я и так обливаюсь слезами.
Фет дивится, зачем я гляжу так чертовски-печально…
Ох, скорей умереть, лишь бы только увидеться с Вами.
21 мая 1892
6
Страдная высь бесконечных восторгов,
Ангельский лик, а в длиннейшем подножье
Фета поэзия, рай Сведенборгов,
О, что пред ней все создания Божьи?
21 мая 1892
7
Светом закат моих дней озарившая,
Ангел-хранитель скорбящей души,
Фея, волшебные сны мне дарившая,
Огненный пламень во мне потуши.
9 июня 1892
8
Сумрачно было в лесу у тебя,
Август в исходе стоял,
Филин вдали прокричал, как дитя,
Он мою смерть возвещал.
16 июня 1892
9
Святой когда б тебя узнал —
Антоний для примера —
Фатально в грех душой бы впал
Он,— не спасла б и вера.
16 июня 1892
10
Страсти любовной огонь сокрушительный,
Абракадабра в мозгу —
Факт сей, конечно, весьма поучительный,
Острым безумьем назвать я могу.
17 июня 1892
11
Средь роз твоих на небо ты глядела.
Алел закат, утих и сад и лес.
Фантазия моя укрыться бы хотела
От роковых, всевидящих небес.
Между 22 и 26 июня 1892
12
Северный ветер холодный, унылый,
Астры одни в цветнике.
Флюсом раздуло лицо моей милой
От полосканья в реке.
26 июня 1892
13
Сегодня во тьме я узнал твои очи.
Астральный огонь в мою душу проник.
Фосфорным сияньем во мгле полуночи
Облитый, стоял надо мною твой лик.
26 июня 1892
14
Свет небесных озарений1,
Аромат земных цветов2,
Фокус всех моих стремлений3,
Океан4 блаженных снов.
8 июля 1892
Finis (а впрочем?) —
Дополнение:
Пусть игра надежд — обман.
Все ж горит мой пламень дикий
К Вам — таинственный, великий
Ледовитый океан!
7 августа 1894
15
Depit manque
Сумасбродно-рассудительный
Африканский облезьян!
Формой Вашею пленительно[й]
Очарован я и пьян.
26 сентября 1892
16
Сходня… Старая дорога…
А в душе как будто ново.
Фон осенний. Как немного
Остается от былого!
21 aвгуcma 1894
17
Свежо предание,
А верится с трудом…
Финал — молчание…
О чем?
Между 21 и 26 августа 1894
18
Сирени весенней милее,
Акации белой нежнее,
Фиалки душистой скромнее.
О ком говорю я? О ней!
26 августа 1894
Был труден долгий путь
Был труден долгий путь. Хоть восхищала взоры
Порой природы дивной благодать,
Но неприступные кругом сдвигались горы,
И грудь усталая едва могла дышать.
И вдруг посыпались зарей вечерней розы,
Душа почуяла два легкие крыла,
И в новую страну неистощимой грезы
Любовь–волшебница меня перенесла.
Поляна чистая луною серебрится,
Деревья стройные недвижимо стоят,
И нежных эльфов рой мелькает и кружится,
И феи бледные задумчиво скользят.
Ах, далеко за снежным Гималаем
Ах, далеко за снежным Гималаем
Живет мой друг,
А я один, и лишь собачьим лаем (Вариант: горячим чаем, холодным)
Свой тешу слух (Вариант: нежу дух),
Да сквозь века монахов исступленных
Жестокий спор
И житие мошенников священных
Следит мой взор.
Но лишь засну — к Тибетским плоскогорьям,
Душа, лети!
И всем попам, Кириллам и Несторьям,
Скажи: прости!
Увы! Блаженство кратко в сновиденье!
Исчезло вдруг,
И лишь вопрос о предопределенье
Томит мой дух.
В землю обетованную
Посв. А. П. Caломонy
«Покинь скорей родимые пределы,
И весь твой род, и дом отцов твоих,
И как стрелку его покорны стрелы —
Покорен будь глаголам уст моих.
Иди вперед, о прежнем не тоскуя,
Иди вперед, все прошлое забыв,
И все иди, — доколь не укажу я,
Куда ведет любви моей призыв».
Он с ложа встал и в трепетном смущенье
Не мог решить, то истина иль сон…
Вдруг над главой промчалось дуновенье
Нездешнее — и снова слышит он:
«От родных многоводных Халдейских равнин,
От нагорных лугов Арамейской земли,
От Харрана, где дожил до поздних седин,
И от Ура, где юные годы текли, —
Не на год лишь один,
Не на много годин,
А на вечные годы уйди».
И он собрал дружину кочевую,
И по пути воскреснувших лучей
Пустился в даль туманно-голубую
На мощный зов таинственных речей:
«Веет прямо в лицо теплый ветер морской,
Против ветра иди ты вперед,
А когда небосклон далеко пред тобой
Вод великих всю ширь развернет, —
Ты налево тогда свороти
И вперед поспешай,
По прямому пути,
На пути отдыхай,
И к полудню на солнце гляди, —
В стороне ж будет град или весь,
Мимо ты проходи,
И иди, все иди,
Пока сам не скажу тебе: здесь!
Я навеки с тобой;
Мой завет сохрани:
Чистым сердцем и крепкой душой
Будь мне верен в ненастье и в ясные дни;
Ты ходи предо мной
И назад не гляди,
А что ждет впереди —
То откроется верой одной.
Се, я клялся собой,
Обещал я, любя,
Что воздвигну всемирный мой дом из тебя,
Что прославят тебя все земные края,
Что из рода потомков твоих
Выйдет мир и спасенье народов земных».
В окрестностях Або
Не позабуду я тебя,
Краса полуночного края,
Где, небо бледное любя,
Волна бледнеет голубая;
Где ночь безмерная зимы
Таит магические чары,
Чгоб вдруг поднять средь белой тьмы
Сияний вещих пламень ярый.
Там я скитался, молчалив,
Там Богу правды я молился,
Чтобы насилия прилив
О камни финские разбился.
В стране морозных вьюг
В стране морозных вьюг, среди седых туманов
Явилась ты на свет,
И, бедное дитя, меж двух враждебных станов
Тебе приюта нет.
Но не смутят тебя воинственные клики,
Звон лат и стук мечей,
В раздумье ты стоишь и слушаешь великий
Завет минувших дней:
Как древле Вышний Бог избраннику еврею
Открыться обещал,
И Бога своего, молитвой пламенея,
Пророк в пустыне ждал.
Вот грохот под землей и гул прошел далёко,
И меркнет солнца свет,
И дрогнула земля, и страх объял пророка,
Но в страхе Бога нет.
И следом шумный вихрь и бурное дыханье,
И рокот в вышине,
И с ним великий огнь, как молнии сверканье, –
Но Бога нет в огне.
И смолкло всё, укрощено смятенье,
Пророк недаром ждал:
Вот веет тонкий хлад, и в тайном дуновенье
Он Бога угадал.
Воскресшему
Лучей блестящих полк за полком
Нам шлет весенний юный день,
Но укрепляет тихомолком
Твердыню льда ночная тень.
Земля чернеет меж снегами,
Но этот траур веселит,
Когда победными лучами
Весны грядущей он залит.
Души созревшего расцвета
Не сдержит снег седых кудрей,
Лишь эту смесь зимы и лета
Осветит взор твоих очей.
Восторг души расчетливым обманом
Восторг души расчетливым обманом
И речью рабскою — живой язык богов,
Святыню муз — шумящим балаганом
Он заменил и обманул глупцов.
Когда же сам, разбит, разочарован,
Тоскуя, вспомнил он святую красоту,
Бессильный ум, к земной пыли прикован,
Напрасно призывал нетленную мечту.
Былой любви пленительные звуки
Вложить в скорбящий стих напрасно он хотел,
Не поднялись коснеющие руки,
И бледный призрак тихо отлетел.
Вы были для меня, прелестное созданье
Вы были для меня, прелестное созданье,
Что для скульптора мрамора кусок,
Но сломан мой резец в усиленном старанье,
А глыбы каменной он одолеть не мог!
Любить Вас tout de meme? Вот странная затея!
Когда же кто любил негодный матерьял?
О светлом Божестве, любовью пламенея,
О светлом Божестве над вами я мечтал.
Теперь утешу Вас! Пигмалионы редки,
Но есть каменотес в примете у меня:
Из мрамора скамью он сделает в беседке
И будет отдыхать от трудового дня.
Город глупый, город грязный
Город глупый, город грязный!
Смесь Каткова и кутьи,
Царство сплетни неотвязной,
Скуки, сна, галиматьи.
Нет причин мне и немножко
Полюбить тебя, когда
Даже милая мне ножка
Здесь мелькнула без следа.
Душный город стал несносен
Душный город стал несносен.
Взявши саквояж,
Скрылся я под сенью сосен
В сельский пеизаж.
У крестьянина Сысоя
Нанял я избу.
Здесь мечтал, вкусив покоя,
Позабыть борьбу.
Ах, потерянного рая
Не вернет судьба.
Ждет меня беда другая,
Новая борьба.
Поднялись на бой открытый
Целые толпы —
Льва Толстого фавориты1,
Красные клопы.
Но со мною не напрасно
Неба лучший дар —
Ты, очищенный прекрасно,
Галльский скипидар.
Ты римлянкам для иного
Дела мог служить2,
Мне ж союзников Толстого
Помоги сразить.
Я надеялся недаром:
В миг решился бой,
Спасовал пред скипидаром
Весь толстовский строй.
О любимец всемогущий
Знатных римских дам,
Я роман Толстого лучший
За тебя отдам.
От романов сны плохие,
Аромат же твой
Прогоняет силы злые
И дарит покой.
Но покой, увы, не долог.
Вижу, новый враг.
Изо всех щелей и щелок
Повалил прусак.
Ах, и мне воинским жаром
Довелось гореть
И французским скипидаром
Прусаков огреть.
Все погибли смертью жалкой —
Кончилась борьба.
Tepпентином и фиалкой
Пахнет вся изба.
Две сестры
Посвящается А. А. Луговому
(Из исландской саги)
Плещет Обида крылами
Там, на пустынных скалах…
Черная туча над нами,
В сердце — тревога и страх.
Стонет скорбящая дева,
Тих ее стон на земле,—
Голос грозящего гнева
Вторит ей сверху во мгле.
Стон, повторенный громами,
К звездам далеким идет,
Где меж землей и богами
Вечная Кара живет.
Там, где полночных сияний
Яркие блещут столбы,—
Там, она, дева желаний,
Дева последней судьбы.
Чаша пред ней золотая;
В чашу, как пар от земли,
Крупной росой упадая,
Слезы Обиды легли.
Черная туча над нами,
В сердце — тревога и страх…
Плещет Обида крылами
Там, на пустынных скалах.
Из Vita Nuova
Посв. М. С. Соловьеву
Все в мыслях у меня мгновенно замирает,
О радость светлая, завижу лишь тебя!
Приблизиться хочу — любовь меня пугает
И говорит: беги! или умри, любя!
С туманом борются темнеющие взгляды…
Что в сердце у меня — ты на лице прочтешь.
И камни самые спасительной ограды
Под трепетной рукой кричат: беги — умрешь!
Ты видела меня, и взор твой молчаливый
Душа убитая в гробу своем звала.
Луч жалости один, луч жалости стыдливой, —
И, вновь воскреснувши, она бы расцвела;
Но, смерть свою любя, с надеждой боязливой
Она вотще твой взор молила и ждала.
Зной без сияния, тучи безводные
Зной без сияния, тучи безводные,
Шум городской суеты…
В сердце тоскующем думы бесплодные,
Трепет бескрылой мечты.
Жду, когда новая туча надвинется,
Думы прольются в слезах
И над разбитою скорбью поднимется
Лик твой, как солнце в лучах.
Иматра
Шум и тревога в глубоком покое,
Мутные волны средь белых снегов,
Льдины прибрежной пятно голубое,
Неба жемчужного тихий покров.
Жизнь мировая в стремлении смутном
Так же несется бурливой струей,
В шуме немолчном, хотя лишь минутном,
Тот же царит неизменный покой.
Страсти волну с ее пеной кипучей
Тщетным желаньем, дитя, не лови:
Вверх погляди на недвижно-могучий,
С небом сходящийся берег любви.
Когда в свою сухую ниву
Когда в свою сухую ниву
Я семя истины приял,
Оно взошло — и торопливо
Я жатву первую собрал.
Не я растил, не я лелеял,
Не я поил его дождем,
Не я над ним прохладой веял
Иль ярким согревал лучом.
О нет! я терном и волчцами
Посев небесный подавлял,
Земных стремлений плевелами
Его теснил и заглушал.
Колеблется воля людей
Колеблется воля людей, что волна,
Но есть неизменная воля святая!
Превыше времен и пространства — одна
Красою сияет идея живая.
И в бурном волненье один недвижим,
Дух вечный все движет покоем своим.
Коль обманулся ты в любви
Коль обманулся ты в любви,
Скорей опять влюбись,
А лучше — посох свой возьми
И странствовать пустись.
Увидишь горы и моря, —
И новый быт людей
Волною шумною зальет
Огонь любви твоей.
Орла услышишь мощный крик
Высоко в небесах
И позабудешь о своих
Ребяческих скорбях.
Кумир Небукаднецара
(Посвящается К. П. П)
Он кликнул клич: «Мои народы!
Вы все рабы, я — господин,
И пусть отсель из рода в роды
Над нами будет бог один.
В равнину Дуры* вас зову я.
Бросайте всяк богов своих
И поклоняйтесь, торжествуя,
Сему созданью рук моих».
Толпы несметные кишели;
Был слышен мусикийский гром;
Жрецы послушно гимны пели,
Склонясь пред новым алтарем.
И от Египта до Памира
На зов сошлись князья земли,
И рукотворного Кумира
Владыкой Жизни нарекли.
Он был велик, тяжел и страшен,
С лица как бык, спиной — дракон,
Над грудой жертвенною брашен
Кадильным дымом окружен.
И перед идолом на троне,
Держа в руке священный шар
И в семиярусной короне,
Явился Небукаднецар.
Он говорил: «Мои народы!
Я царь царей, я бог земной.
Везде топтал я стяг свободы, —
Земля умолкла предо мной.
Но видел я, что дерзновенно
Другим молились вы богам,
Забыв, что только царь вселенной
Мог дать богов своим рабам.
Теперь вам бог дается новый!
Его святил мой царский меч,
А для ослушников готовы
Кресты и пламенная печь».
И по равнине диким стоном
Пронесся клич: «Ты бог богов!»,
Сливаясь с мусикийским звоном
И с гласом трепетных жрецов.
В сей день безумья и позора
Я крепко к Господу воззвал,
И громче мерзостного хора
Мой голос в небе прозвучал.
И от высот Нахараима
Дохнуло бурною зимой,
Как пламя жертвенника, зрима,
Твердь расступилась надо мной.
И белоснежные метели,
Мешаясь с градом и дождем,
Корою льдистою одели
Равнину Дурскую кругом.
Он пал в падении великом
И опрокинутый лежал,
А от него в смятенье диком
Народ испуганный бежал.
Где жил вчера владыка мира,
Я ныне видел пастухов:
Они творца того кумира
Пасли среди его скотов.
Лишь только тень живых
Посв. Н. Е. Ayэp
Лишь только тень живых, мелькнувши, исчезает,
Тень мертвых уж близка,
И радость горькая им снова отвечает
И сладкая тоска.
Что ж он пророчит мне, настойчивый и властный
Призыв родных теней?
Расцвет ли новых сил, торжественный и ясный,
Конец ли смертных дней?
Но чтоб ни значил он, привет ваш замогильный,
С ним сердце бьется в лад,
Оно за вами, к вам, и по дороге пыльной
Мне не идти назад.