Дождь моросит, переходящий в снег,
Упорный, тупо злой, как… печенег.
Ступни в грязи медлительно влачу –
И мнится мне страна восточных нег.
Из тьмы веков к престолу роз избран,
За Каспием покоится Иран.
На Льватолстовской улице шепчу:
Шираз, Тавриз, Керманшах, Тегеран.
В холодном доме тихо и темно,
Ни сахару, ни чаю нет давно.
Глотаю, морщась, мутный суррогат –
«А древний свой рубит хранит вино».
Теплом и светом наша жизнь бедна,
Нам данная, единая, одна.
А там Иран лучами так богат,
Как солью океанская волна.
Здесь радость – нам не по глазам — ярка,
Всё черная да серая тоска.
А там, в коврах — смарагд и топаз,
Там пестрые восточные шелка.
От перемен ползем мы робко прочь,
Здесь – день как день, и ночь как ночь, точь-в-точь.
А солнце там – расплавленный алмаз,
А там, а там — агат текучий ночь.
Неловко нам от слова пышных риз,
От блеска их мы взгляд опустим вниз –
А там смеются мудро и светло
Омар-Хайям, Саади и Гафиз.
Холодный север, скучный запад брось,
Беги от них – а ноги вкривь и вкось
На Льватолстовской улице свело.
О, если б повернуть земную ось!
Неизвестные нам пружины
Неизвестные нам пружины
Заведенные в некий час,
Дали разные нам личины
И пустили нас в общий пляс.
Мы столкнемся и разойдемся,
Полный сделаем оборот,
Усмехнемся и обернемся:
Этот – к той, или к этой – тот.
И приводится нам казаться
То одним, то другим лицом,
То с одним, то с другим меняться
То своим, то чужим кольцом.
Ой, и любо-дорого станет,
Если вдруг изменит двойник
И за милой личиной глянет
Нелюдской, невиданный лик.
Мы свои личины, ощеряясь,
Скинем, вольные искони,
И за яростным дивным зверем
Без оглядки кинемся вниз.
Так в погибельном хороводе
Цепь за цепью мы пропадем,
Поклонимся Богородице –
И к Метелице припадем.
Голодная
С утра и до вечера
Есть нечего.
Обшарила все потаёнки-норочки,
А ни черствой корочки.
Мне не спать, не есть, не пить,
Пойду я плутать, бродить
У стен камня-города
От голода.
Про нас на земных полях, знать, не сеяно,
То ли ветром свеяно.
Ступить — что ни шаг, ни два –
Ой, кружится голова.
Дороги нечаянно
Встречаются.
Кольцом людским на перекрестках схвачены,
Котлы-то горячие,
Полны до краев едой.
Постой, постаивай, стой.
Мы ходим в дом из дому
С поклонами,
По людям Христа ради побираючись,
Со смертью играючись.
Улыбки Твоей цветы –
Доволен ли нами Ты?
Тебя не увидели
Мы сытые –
В предсмертной тоске, в покаянном ужасе
Ты нам обнаружился.
Слава же Тебе вовек.
Показавшему нам свет.
Головокружение,
Томление
Дремотно-соблазнительное, вкрадчиво
Всплывет, а то спрячется.
Котлы-то полны по край.
Подай, Господи, подай.
Дальний голос
Дальний голос: я еще с вами.
Дивный облик: есть еще свет.
Как скажу, какими словами
То, чему названия нет?
Я дрожу, и клянусь, и плачу
И бессвязно шепчу стихи,
И, как прежде, поспешно прячу
Их под вашу эпитрахиль.
Но под этим взрывом, заметьте,
Нерушимая тишина –
Будто нет никого на свете,
Будто в нем только я одна.
Солнце так, уходя к покою,
Обагрит нетающий снег,
А коснитесь его рукою –
Белый холод в алом огне.
В одичалом саду неполотом
В одичалом саду неполотом,
Без конца бы стоять, смотря,
Как осыпется пыльным золотом
Догорающая заря,
Как земля перед сном умоется
Охладительною росой,
Легким облаком призакроется
С розовеющею каймой.
Без лета были две зимы
Без лета были две зимы,
Две мглы, две темноты.
Два года каторжной тюрьмы,
Два года рабской немоты
Я вынесла. А ты?
Я не сдаюсь – смеюсь, шучу
В когтях у нищеты,
Пишу стихи, всего хочу –
Как хлеба — красоты.
Я не грущу. А ты?
В двухлетней пляске двух теней –
Обмана и Тщеты –
Я вижу только сон – о сне
Последней пустоты.
И я — свой сон, как ты.
Мусорная площадь, вся в окурках
Мусорная площадь, вся в окурках.
– Папиросы Ира, высший сорт. —
Гулко по асфальту стукнут чурки.
Профили унылые конских морд.
Чертовой свайкой земля изрыта.
Грузовиков несмолкаем вой.
Милиционер пройдет сердитый:
– Стань в черед, голова за головой. —
Рок сторожевой тряхнет прикладом:
– Твой черед. На выход получи. –
Адрес в блокноте. Отправить на дом.
Солнечного гнева разят лучи.
Несносный день с его ворчливым лепетом
Несносный день с его ворчливым лепетом
Прошел, как дождь, смывая и дробя.
И я к тебе иду с холодным трепетом,
Иду в ночи пытать и звать тебя.
Прошли, как день, все месяца забвения –
Под ярым солнцем робкие снега.
И ты в тоске высокого давления,
И ты в реке, залившей берега.
Святые звезды смотрят безучастными
Очами на земную темноту,
Они, как ты, не ведают, что страстными
Ночами сердце гаснет на лету.
Дай мне твое, дай сердце Неизбежности,
Пока оно рудой не истекло –
Чтоб сжала я, с безжалостною нежностью,
Его в руках, как хрупкое стекло.
Над головой голубое небо
Над головой голубое небо.
Под ногами зеленая земля.
После дождя как пахнут тополя.
– Хлеба, сухого черного хлеба. –
Руки мои наконец в покое,
Нежных пальцев неволить не хочу.
– Труд не по силе, груз не по плечу. –
Мне наклониться срезать левкои.
Стих мой послушен, милый мой дорог,
День мой долог и край мой – рай земной.
– Голод летом, голод, холод зимой. –
Боже, Москва моя – мертвый город.
Как не надо писать стихи
Под стройный звон лучистых хоров
Глядятся в яхонтовый свод
Цветистых листьев пышный ворох,
Цветные стекла мерклых вод.
Богатый, знатный, гордый город,
Шпилями небо уколов,
Стоит, красуясь, люб и дорог
В закатной славе куполов.
И даже старый, скучный ворон,
Отстав у купола от стай,
Кричит, сокрыв угрюмый норов:
«Хороший храм, красивый край».
Нежный мой, цветик ранний
Нежный мой, цветик ранний,
Мне ли тебя сломить?
Ядами чарований
Мне ль тебя отравить?
Знаю, ты станешь бледен,
Болен смертельно мной.
Агнец моих обеден,
Мне обреченный – мой.
Знаю, ты взглянешь прямо
В страсти и смерти лик.
Бедный мой, твоя Дама –
Темная Дама Пик.
Как месяц бросит в высоту
Как месяц бросит в высоту
Свой золотой ущербный рог –
Приди на тихий мой порог.
Я жду тебя. Я сеть плету
Для рук, для рук твоих и ног.
Взгляну в глаза твои до дна –
И ты ослепнешь ко всему
Не темному, не моему.
И буду я глядеть одна
В твою тоскующую тьму.
Мне – алость юности почать,
Мне – прикоснуться краем губ,
Шепнуть: ты мне сегодня люб,
Тебе принять мою печать,
На белой коже черный струп.
За счастье примешь язвы те,
Моля: тебя, тебя одну.
В моей черте, в моем плену,
Как месяц станет в высоте,
Так нежный канет в глубину.
Теперь
Серия «Прежде и Теперь»
На Страстном ли том бульваре,
Много митингов подряд,
Милый с милой в нежной паре
Очарованы стоят.
Он – кадет, она – эсэрка.
Он – крахмал и тонный сьют.
А на ней-то – гимнастерка
С красным бантом там и тут.
Милый смотрит милой в глазки,
Шепчет ей – и верит сам:
«Всё безумье старой сказки.
Вечно новой сказки – нам».
Но она ему: «Товарищ,
Слишком разных мы платформ.
Я ловлю ведь дым пожарищ,
Ты же – облако реформ».
И – к Тверской, закрывши ушки.
Но на Дмитровку – кадет.
И печально смотрит Пушкин
Разлученной паре вслед.
Словаки
Словаки? но, право, это дикция.
Большевики? но ведь это фракция.
Есть только стих – истинная фикция,
Есть только ритм – свободная грация.
Страданье? – хромого ямба оступи.
Иго или благо? ритм перебоями.
Молитва? Ветхий деньми – не просто ли
Классический пример неусвоенный?
Есть – только солнце, света гармония,
Есть – только сердце, такт ударения.
Есть – только жизнь, бессмертия тоника,
Есть – только смерть, цезура во времени.
Глаза лучам осенним рады
О. П. О.
Глаза лучам осенним рады,
Дороги гладь душе мила,
Свободной воле нет преграды,
Моторам счастья нет числа.
Казбек сияет снежным светом,
Дарьял зовет на высоту –
И что там грусть, и горе где там! –
Всё позабылось на лету.
А если пурпур багряницы
Погаснет в ледяную мглу –
Скорей, на крыльях Синей Птицы,
Навстречу морю и теплу!
Ушел мне сердце ранивший
Ушел мне сердце ранивший
Уловкою неправою,
Мой вечер затуманивший
Неловкою забавою,
Чужое место занявший
Сноровкою лукавою.
Но нет – не катафалками
Печали мара встречена:
Стихов и снов качалками
Причалена, размечена,
И белыми фиалками
Вуали тьма расцвечена.
Нечаянности случая
Мне фатума веления.
Не мучаясь, не мучая,
Вне атома сомнения,
И худшая, и лучшая –
Не я там, а и те не я.
Любовный кубок
Не всё ль равно, не всё равно ли –
Когда любовный кубок пуст –
С кем ведать пытку страстной боли?
Чьих выпить хмель зовущих уст?
Когда не он, не тот, единый,
Чья воля – вечная судьба –
Не всё ль равно – не господина –
Какого взять на миг раба?
Неизбранного одесную
Всё позабудем во хмелю.
Но, обнимая и целуя.
Не скажем никому – люблю.
Я пришла к поэтам со стихами
Я пришла к поэтам со стихами –
Но они стихи слагали сами,
Было им не до моих, конечно,
И, спеша, они сказали: вечно.
Я к друзьям, кто так меня читали –
Но друзья продукты покупали,
А купить так дорого и трудно,
И, грустя, они сказали: чудно.
Я к чужим: примите и прочтите,
И поверьте вы, и полюбите.
Но чужие вежливы фатально,
И, шутя, сказали: гениально.
Где же быть вам, где вам быть уместней,
Бедные, бездомные вы песни?
Что ж у вас по целому по свету
Своего родного дома нету?
Спрячьтесь в землю, станьте там магнитом –
Но земля сокрыта под гранитом.
Сгиньте в небе молний мятежами –
Но закрыто небо этажами.
Я в окно вас, я вас ветру кину,
Вашему отцу и господину.
Внук Стрибожий веет, песни носит –
В чье-нибудь он сердце их забросит.
Отзовется чье-то сердце эхом,
Отольется чьей-то песне смехом.
А не знает, с кем смеется вместе,
Как и мне о нем не чаять вести.
Мы загородимся резьбой кустарных полочек
Мы загородимся резьбой кустарных полочек,
Мы ухоронимся за переплеты с книжками,
Мы занавесимся от солнечных иголочек,
Мы приукроемся от сквозняков задвижками.
А за преддвериями шалый ветер носится,
Полощет ало багрецовыми разливами,
А за оконницами тысячеголосица
Располыхалася ракетными разрывами.
Мы отдадимся милых рук прикосновению,
Мы заглядимся на прелестных глаз мерцание,
Заслушаемся нежных слов, подобных пению,
Забудемся, забудем – затаим дыхание.
А по-за окнами – там смотрят звезды зоркие,
Сполохи бродят неусыпными дозорами,
На нас дивуясь, как перебираем корки и
Воспоминания – обуглины раззора – мы.
На воздух! вон из этих душных, тесных створочек,
Туда, где полоумный ветер дико мечется,
Где, убежав из загородочек и норочек,
Зверь прирученный наконец очеловечится.
Не бурный гром, не ярая гроза
Не бурный гром, не ярая гроза
Зной разорвут неистово и жадно –
А скатная бурмицкая слеза
Прольется благосклонно и прохладно.
Как бусы влаги плавит гладь земли,
Вбирая вглубь неспешно, беззавистно!
Ветра на травах свежих прилегли,
И дышит клен широкий полнолистно.
Вот так бы нам – свое отбушевав,
Отпировав, отплакав и откинув,
Не отклонять туманно-млечный сплав
Мимотекущих мигов и поминов
И, утоленным всею полнотой
Измеренных тропин и перепутий,
Помедлить успокоенно на той
Скользящей бусе — отдыха минуте.