Архив стихотворений Василия Капниста

Как в устье пристани глубокой,
Вознесшись к облакам, скала
Стоит — и бури рев жестокой,
Сверканье молний вкруг чела,
И волны презирает яры,
Перуна пламенны удары
Изрыли весь ее хребет,
Но опаленну грудь громами
Она, уперши в понт, волнами
Тревожить пристань не дает, —

Так муж, судьбой определенный
Отечества оградой быть,
Враждою ковы соплетенны
Как слабу разрывает нить.
Душой неколебим в гоненьи,
О злобе, зависти, о мщеньи,
О самой смерти небрежет.
Грудь тверду злобе представляя
И жизнь всем бедствам подвергая,
Хранит отечество от бед.

Бесплодно подлость, лесть, измены,
Сокрытны спутницы вельмож,
Как смертоносные сирены,
Сплетают ядовиту ложь,
Враги открыты тщетно злятся,
На пагубу его стремятся,
И всуе рок его разит:
Как черви, тех ногой он давит,
Сим крепость мышц противу ставит,
Судьбе — терпенья твердый щит.

Кому отечество вручило
Весы суда, защиты меч
Или правления кормило,
Тот должен путь опасный течь,
О личной пользе не радея;
В враге лишь общества злодея
Он должен видеть своего.
В душе того, кто долгу жертва,
Как собственность, так личность мертва,
Народно благо — жизнь его.

Он щит судьбою утесненным,
Покров безгласных вдов, сирот,
Рукой неправды угнетенным
Подпора тверда и оплот.
Против врагов, идущих боем,
Отечеству с драгим покоем
Стяжанье, жизнь свою дарит.
Падет ли средь кровавой рати,
И мертв в сердцах своих собратий
Любовь к отечеству живит.

Такие в сонме россов были
Пожарский, Минин, Филарет.
Ярем сарматский сокрушили
Они под лаврами побед.
Но те, что за отчизну пали,
Не больше ль благо назидали? —
Хоть Курций жертвой Риму был,
Но Регула неколебима,
Пример его к спасенью Рима
На остры гвозди положил.

Теки ж — и коль поставлен роком
В столпы отечества, крепись.
Орел! в парении высоком
Спуститься долу берегись.
Предерзкий рог сломи строптивых
И знай, что на путях правдивых
Коль муж великий и падет,
В потомстве с славою он встанет.
Венок лавровый не увянет,
Но ввек на гробе процветет.

Муж, доблестьми превознесенный,
Из пепла вновь себя родит,
Как злато, в горне искушенно,
Лучом сугубым возблестит,
И ни вражда, что мир тревожит,
Ни ржа времен затмить не может
Нетлеюших его доброт.
В сердцах он памятник воздвигнет,
Что храма вечности достигнет,
Священ потомству в род и род.

Уже златыми полосами
Лишь солнце из-за гор взошло,
Рассекло тучи и лучами
Багряны их бока зажгло.
Умытая росой природа
Ликует час его восхода
И им любуется в струях,
Цветы ему благоухают,
И хоры птиц его встречают,
Парящего на небесах.

Благословлю тебя, священный
И купно безотрадный день!
Гони печали мрак сгущенный,
Как ночи разогнал ты тень.
Уж солнце года круг свершило
С часа, как горестью унылой
Томит меня Плениры смерть.
Но ни летяще быстро время,
Ни злоключений новых бремя
Не могут лютой скорби стерть.

Вотще весна, прогнавши хлады,
Природе нову жизнь дает,
Для новых ей красот, отрады
Из недр земли цветы зовет,
Вотще, — и ей не внемлют гробы!
Вовек из недр земной утробы
Для новой жизни здесь твой прах
Не встанет, милая Пленира!
Твой дух на крылиях эфира
Парит во светлых облаках.

Ликуй же средь безмрачна круга,
В небесном сонме веселись,
Но иногда на верна друга
С приятным чувством оглянись.
Воззри, как с ревностью сердечной
Твою любезну память вечно,
Твой образ он в душе хранит.
Воззри, как день твоей разлуки —
Источник горький слез и муки —
С благоговеньем он святит.

Над милыми детей гробами,
Над сим убежищем святым,
Из незабудьков с васильками
Сплетенным именем твоим
Простой тебе алтарь украшу.
Там горсть пшеницы, меда чашу
В дар памяти твоей драгой
Поставлю; фимиам возжжется
И теплых слез поток прольется
С усердной к небесам мольбой.

Прийми сей дар, о тень драгая!
Прийми, с превыспренных спустись
И, в легком ветерке летая,
Горячей сей груди коснись:
Пролей в нее покой, отраду;
И верна дружества в награду,
Когда у алтаря сего
Склонюсь почить в уединеньи,
Приди хотя во сновиденьи
Утешить друга твоего.

Где от горести унылой,
Где спастись от лютых бед?
Нет в живых Плениры милой!
Милый друг! тебя уж нет!
Где от скорби ни скрываюсь,
Всё в мечтах с тобой встречаюсь;
В смертну погруженный сень,
Зрю твой гроб, вопль слышу слезный.
Всё в глазах твой вид любезный
Носится, дражайша тень!

Тень дражайшая! смягчися:
Возвратись хотя на час,
Хоть на миг остановися
И подай в последний раз
Белизной блестящу снежной
Руку, что с улыбкой нежной
Простирала к другу ты.
Но, увы! ты отлетаешь,
Дух мой в горесть погружаешь,
В мрак унылой пустоты.

Тщетно слез струя катится,
Не смягчает скорби злой.
В сердце кровь остановится,
Как лишь гроб представлю твой.
В душу мне он ужас сеет.
Всё в глазах моих мертвеет.
Каждый милый мне предмет
В виде кажется увялом.
Смерть надгробным покрывалом
От меня скрывает свет.

В рощу ль скроюся густую —
Осень уж ее мертвит,
На жену ль взгляну драгую —
Смертный одр пред ней стоит.
На детей воззрю ли милых —
Вижу в них сирот унылых.
Сам, скитаясь меж гробов,
Мрачной, кажется, стезею,
Тенью предводим твоею,
Опускаюсь в смертный ров.

Вслед за скорбной сей мечтою
Скорбная летит мечта:
Вижу духом пред собою
Те печальные места,
Где теперь супруг твои страстный,
Удручен судьбой злосчастной,
Медленны часы влачит,
Где, от всех уединенный,
Мрачной мыслью отягченный,
С горестью один сидит.

Там он зрит перед собою
Скорбный вид мгновений тех,
Как, взмахнувши смерть косою,
Вкруг твоей постели всех
Ближних и друзей стеснила,
Как, прощаясь, ты вперила
На него померкший зрак;
К небу взведши взор, вздохнула
И глаза навек сомкнула
На драгих тебе руках.

О! почто же всем любезный,
Всех любя́щий человек,
Ближним, обществу полезный,
Кончит быстротечный век?
А злодей, как ястреб гладный,
Только крови ближних жадный,
В нечестивый путь течет
Средь утех, увеселений,
Без забот и огорчений
Сладкий, долгий век живет?

Но что жизнь? В родах — мученье,
В детстве — раболепства гнет,
В юности — страстей волненье,
В мужестве — труды сует.
Старость — возвращает в детство.
Смерть — рождения наследство.
Вот что жизнь — се нива зол!
Сеет смерть и пожинает,
Землю в гроб преобращает,
Гроб — во мрачный свой престол.

Что ж скорбим, что в свет отселе
Спешно перешел наш друг?
Здесь в ее прекрасном теле
Обитал небесный дух,
Сердце верою дышало,
Каждо чуждой скорби жало
И ее пронзало грудь.
Дружество с любовью нежной
В дебри жизни сей мятежной
Ей прокладывали путь.

Верь, мой друг! и скорбь отрыни,
Верь, что слез твоих предмет
Из сей мрачныя пустыни
В вечный преселилась свет,
Что теперь твоя супруга,
Верх земного темна круга,
На лиющих свет кругах,
В радость облачась, играет
И с отрадою взирает
На лежащий в гробе прах.

Верь, что миг тот нам плачевный,
Как померк в ней свет очес,
Очи ей открыл душевны
Зреть незримый свет небес;
В ров как гроб ее спускали,
На воздушных поднимали
Ангелы ее крылах;
Персть как с заступа ссыпалась,
Благодать преизливалась
На нее в златых лучах.

Верь и не скорби душою
О потере дорогой.
Радуйся: небес стезею
Уж она вошла в покой
В радужном венце победы.
Но от горныя беседы,
Как взойдет на холм луна,
В ризы скрывшися нетленны,
При́йдет в час уединенный
Утешать тебя она.

О, сниди, мой друг небесный!
Влей отраду в томну грудь.
К хижине моей безвестной
Ты легко приметишь путь:
Изваянный лик твой милый
Я поставлю над могилой,
Скрывшей прах отца, детей.
Там, сим видом привлеченна,
Снийдешь друга зреть смущенна
И мелькнешь в душе моей.

Гроб, где прежде взор мой бренный
Лишь пустыню находил,
Днесь мне зрится населенный
Сонмами небесных сил.
В них мне будешь ты мечтаться
И пред всеми отличаться
Лунно-видной белизной,
Как сияла между нами
Нежных прелестей чертами
И душевной красотой.

Весна приятна возвратилась,
Блестящу ро́су пьют поля,
Зеленым бархатом покрылась
И тысячьми цветов земля;
Оделись листием дубравы,
Кусты и благовонны травы
Нам испаряют аромат;
С гор зе́ркальны струи катятся,
И в рощах хоры птиц гнездятся,
Поющи новы дни отрад.

Взойду на холм — мой взор веселый
Везде довольство, негу зрит:
В долу спокойно бык дебелый
Близь стада тучного лежит.
Там бодрый конь, поднявши гриву,
И хвост, и выю горделиву,
Играет вкруг своих подруг.
Тут козы брань ведут, резвяся,
Там, паствой овцы насладяся,
Блеяньем наполняют луг.

Везде — и в воздухе сем чистом,
По всей поверхности земли,
В полях, в лугах, в лесу тенистом —
Зефиры радость разнесли.
Весны влияния отрадна
И звери ощутя зложадны,
Питают нежный жар в крови,
Приятным чувством умягченный;
И всё, вновь в мире оживленно,
Дань платит счастью и любви.

Всё дань любви и счастью платит!
Лишь человек из тварей всех
Часы в заботах, в скуке тратит,
От общих уклонясь утех.
Несытых вечно полн желаний,
В кругу пустых надежд, мечтаний
Проводит он и ночь и день;
Простых, природных благ чуждаясь,
Сует в дедале заблуждаясь,
Хватает счастья токмо тень.

Один посевы оставляет
И плуг наследный от отцов,
В меч острый рало превращает
И в буйстве ищет лишь врагов.
Обманут гласом ложной славы,
Собратий ток лиет кровавый
И старцев и сирот разит;
И льстится, обагряя длани,
Что кровь пиюще поле брани
Ему лавр вечный возрастит!

Другой, стада продавши тучны
И дом рожденья своего,
Где с детством игры неразлучны
Всю жизнь лелеяли его,
Жену оставя безотрадну,
Чтобы корысть насытить жадну,
Изменным вверился зыбям;
Он плач родных сухим зрит оком,
И вот в волнении жестоком
Лишь злато льстит его очам.

Иной, лишь в пиршествах, забавах
Всё счастье света заключив
И неги в сладостных отравах
Здоровье, душу истощив,
В вихрь роскоши себя ввергает;
Он средства лишь изобретает
От самого себя бежать;
Летяще невозвратно время
Он силится, как тяжко бремя,
Тщетою праздной погублять.

Но на различных сих дорогах
Страстьми влекомый человек,
По кратковременных тревогах
Златый обресть мечтая век,
В отрадном, в истинном покое
Возможет ли сыскать прямое
Блаженство жизни своея?
Ах, нет! — чем к цели он скорее
Течет, тем от него быстрее
Цель удаляется сия.

С какими бедствами, трудами
Стяжаний ищет он драгих!
Скопляются они веками —
Единый миг уносит их.
Честей и знатности степе́ни
Как легки исчезают тени;
Кто плевлы сеет — тот и жнет.
Прелыценна видами пустыми,
Душа не насладится ими:
Прямого счастия в них нет.

О счастье! всех страстей пружина,
Всех мыслей, чаяний, трудов,
Желаний всех о цель едина!
Прийди, поведай, где твой кров?
Скажи нам, где ты обитаешь?
На троне ли в венце сияешь
Иль поселилось в шалашах,
Или, оставя человека,
На крыльях золотого века
Взлетев, живешь на небесах?

Обремененный нищетою,
Презреньем общим посрамлен,
Раб ропщет для чего судьбою
Рабом он в свет произведен?
Он, пышностью вельмож прельщаясь,
«Блажен, — гласит, — кто, наслаждаясь
Богатством, дней число своих
Числом забав, пиров счисляет!
Он век моих утех вмещает
В один своих веселий миг!»

«Я властью вознесен и славой, —
Речет монарх, — я смертных бог.
Я сильною моей державой
Врагов моих стер гордый рог.
В забавах, в неге утопаю,
Но счастия не обретаю
Ни средь побед, ни средь пиров.
Спокойство от меня уходит,
Спокойство в хижине находит
Последний раб моих рабов».

Когда ж своею в свете частью
Никто не удовлетворен,
Так неужель нам путь ко счастью
Стеною вечной прегражден?
На то ль от бога жизнь прияли,
Чтоб, жертвой будучи печали,
Кляли мы жизни каждый час?
Никак, — источник совершенства,
Он сотворил нас для блаженства,
Блаженство сотворил для нас.

Виновны мы, что, льстясь мечтами
И блеском призраков пустых,
Живущее блаженство с нами
Стяжать желаем чрез других;
Что, вечно токмо в чуждой доле,
То в хижине, то на престоле,
Обресть надеемся покой
И, ослепленные пристрастьем,
Весь век свой гонимся за счастьем,
Нося его всегда с собой.

Познай, о человек! сколь смежно
С тобою благ струя течет
И как сама десницей нежной
Своих питомцев к ней ведет
Премудра, щедрая природа,
Что совесть чистая, свобода,
Здоровье и насущный хлеб
Довлеют к твоему покою.
Будь с ними счастлив сам собою
И дар благослови судеб.

А если бог, чтоб безмятежну
Украсить жизнь венцом отрад,
Пошлет тебе супругу нежну,
Правдива друга, добрых чад,
О, счастлив, счастлив ты не лестно!
Для чувств любови сердце тесно
Ты в недра дружества пролей
И, чужд мирских сует, наветов,
Блаженством сих драгих предметов
Удвой твоих блаженство дней.

Удвой, но, ах! с приумноженьем
Сих счастия узлов драгих
Стократ мучительным язвленьем
Коварно жало скорбей злых
Грозит, о смертный! нам всечасно.
Какое сердце толь бесстрастно,
Толь твердо, жестко может быть,
Чтоб близких так души залогов
Болезнь, печаль и смерть без вздохов,
Без ропота могло сносить?

Увы! возможно ль капель слезных
Не уронить с унылых вежд,
Воззрев на прах детей любезных,
На гроб приятнейших надежд?
Слезами не омыв зеницу,
Воссесть на хладную гробницу
Иль друга, иль драгой жены
И не терзаться над могилой,
Где жизни, уж навек постылой,
Все радости погребены?

Несчастный! в скорби сей сердечной
Приди, дай руку мне, пойдем;
Пред троном благ, любви предвечной
С повиновением падем,
И из-под праха глас умильный
Возвысим, да рукой всесильной
Стесненно сердце укрепит,
Печалей да смягчит грызенья,
Противу горестей стремленья
Да ниспошлет нам веры щит!

О вера! глас творца вселенной,
Святейший луч его лучей,
Отрада жизни угнетенной,
Душевна здравия елей!
Оставь небесную обитель:
Снийди, будь вождь нам, просветитель,
Наставь нас, что доколе мы
Вериг не сбросим тела страстна,
Не можем света, нам причастна,
От сродной нам отторгнуть тьмы;

Что жизни в дебри сей терновой
Мы странствовать во мгле должны,
Что там — за ней — день светит новый,
Что те лишь, кто преселены
В то обиталище святое,
Вкушают счастие прямое
И радость полной чашей пьют.
От смерти к вечности избранны,
Венцом нетленным увенчанны,
Небесной жизнию живут.

Но здесь одна лишь добродетель
Источник неисчерпных благ,
Отрад чистейших нам содетель.
В болезнях, в нищете, в бедах
Она печали услаждает
И равномерно сочетает
Себя с владыкой и с рабом.
Ни тать, ни враг, стихии злобны
Ее похитить не удобны:
В сердцах она свой зиждет дом.

Воззрим на мужа благотворна.
Что сладостней его отрад?
Улыбка нежна, непритворна
Им воскормленных чуждых чад,
Признательна слеза вдовицы,
Исторгнутых из рук убийцы
Благословение сирот
И вздох отрадный старца нища —
Какая сердцу сладка пища!
Какий утех бессмертный плод!

Возмогут ли болезнь, гоненья,
Печаль и сонм напастей злых
Средь толь приятна восхищенья
Не притупить всех жал своих
И на стезях колючих, тесных
Лишить его утех небесных,
Восторга нежного сердец,
Когда за жизнью скоротечной
Ему священна вера вечный
Готовит радости венец?

О вера! уст твоих уроки
Ослабший дух мой подкрепят,
С тобой и горести жестоки
Меня теперь уж не сразят.
Убожество, болезнь и бедство,
Как человечества наследство,
С терпеньем буду принимать
И в тишине, средь мала круга
Любезных чад, жены и друга,
Блаженство временно вкушать.

А если б хоть на миг судьбину
Несчастных мог я усладить,
Хоть вздох, хотя слезу едину
Скорбящего остановить,
Иль мокру осушить зеницу, —
О, сколь всещедрую десницу
Творца благословил бы я!
С какой отрадою сердечной
У прага жизни бесконечной
Предел бы жизни зрел сея!

Прийди ж, весна! как ты цветами
Пестришь поверхности полей,
Так дружества, любви венками
Я путь моих усыплю дней.
В тенистых рощах заблуждаясь,
Природы красотой пленяясь,
Невидимых небес красу
В ней, как в зерцале, зреть я стану
И льститься, что хоть здесь увяну,
Но плод бессмертный принесу.

Леса, влекущие к покою!
Чертог любви и тихих дней!
Куда вы с прежней красотою
Сокрылись от моих очей?
Вас та же зелень украшает,
Но мне того уж не являет,
Чем дух бывал прельщаем мой;
Везде меня тягчат печали,
Везде, где прежде восхищали
Утехи, счастье и покой.

О рок! о судия жестокий!
Неумолимый царь времен!
Доколе буду слез потоки
Я лить, тобою осужден?
Доколе, в сердце скорби кроя,
Я буду прежнего покоя
Искать, в злосчастии стеня?
Иль бед моих окончи время,
Или уж всех напастей бремя,
Собрав, повергни на меня.

В терпеньи мудра познаваем,
Несчастьем испытуем он,
Но где сверх меры мы страдаем,
Там тщетен мудрости закон.
Рожденная надежда с нами,
Доколь хоть тихими стопами
К концу напастей нас ведет,
Еще рассудок помогает,
А в ком надежда исчезает,
Под ко́су смерти тот течет.

С юнейших лет жестокой власти
Уже я бремя ощущал
И начал чувствовать напасти,
Как скоро чувствовать я стал,
Но днесь они прешли пределы.
Сбери, о рок, острейши стрелы,
Стремись мне ими грудь пронзать;
Не убоюсь грозы напрасной:
Сразив меня рукою властной,
Ты слаб мой дух поколебать.

Ты слаб! ах, нет! сей мысли верить —
Есть ложной льстить себя мечтой.
Я мог душою лицемерить
Пред всеми, но не пред собой.
Я мог страстей таить волненье,
Скрывать на сердце огорченье
И скорбь в груди запечатлеть,
Но, душу скрыть от всех умея
И ею вне себя владея,
Внутри себя не мог владеть.

Страдал, — и скорби остро жало,
Таящеесь в груди моей,
Тем глубже сердце уязвляло,
Чем больше крылось от очей.
Печаль, являюща отраду,
Подобна пагубному яду,
Который, в лестном виде сна,
Коварну смерть уготовляет.
Конец терпенья предваряет
Души притворна тишина.

Ручей, который с гор стремится,
Сверкает, пенится, ревет,
Сквозь дебри роется, мутится
И камни быстриной несет,
Не столько в ярости опасен,
Как ток, который тих, безгласен,
Подмывши брег, притворно спит:
Он бездну тишиной скрывает;
Тот рвенье чувств изображает,
А сей отчаяния вид.

Еще не свершены печали
И луч надежды не исчез,
Пока стенанья не престали
И ток не осушился слез,
Но коль и сих отрад лишенно,
Несчастьем сердце удрученно
Таит в себе жестокость бед —
Се час ужасный наступает:
Унынье душу омрачает,
А вслед отчаянье течет.

Но, внемля истины уставам,
В печалях должно ль унывать,
И должно ль счастия отравам
Свое спокойствие вверять?
Надежды должно ль нам лишаться,
Томить себя, стенать, терзаться,
Когда преходит всё как прах?
Когда для нас и горесть люта,
И час, и каждая минута
К блаженству будущему шаг?

Почто ж, коль в свете всё пременно,
Почто печальми дух тягчить?
Быть может, что судьбой смягченной
Мне суждено и в счастье жить;
Быть может, что спешит уж время,
Когда напастей тяжко бремя
Она, отторгнув от меня,
Наместо их щедрот рукою
Устроит дни мои к покою,
В блаженство горесть пременя.

Надежда, смертных утешитель!
Ты будь моих подпорой сил.
В тебе единой вседержитель
Спокойство наше утвердил.
Твой глас несчастных уверяет,
Что рок те бедствия скончает,
Которых бремя их тягчит;
А в счастии ты в том порука,
Что никогда уж с ним разлука
К напастям нас не возвратит.

А вы, леса, где грусть я крою,
Простите мне, что я посмел
Теснящею меня тоскою
Встревожить тихий ваш предел.
Несчастье вы мое внимали, —
Когда же рок, прогнав печали,
В которых дух мятется мой,
Пошлет мне прежне благоденство,
Тогда приду к вам петь блаженство
И тем ваш усладить покой.

Солнце за горою село,
Лес зеленый потемнел.
С Лизой день не видясь целый,
В горести Милон сидел.
Стадо, вкруг его стесненно,
На густой траве легло;
Он, печалью отягченный,
Гнать его забыл в село.

Шорох каждого листочка
Радостно тревожил слух,
И дыханье ветерочка
В трепет приводило дух.
Но уж тень кругом сгустилась,
Ветр листка не шевельнет;
В мраке и надежда скрылась;
«Нет, уж Лиза не прийдет!»

«Солнце! ты зачем светило? —
Воздохнув, Милон сказал. —
Я не видел Лизы милой;
Этот в жизни день пропал.
Рощица! моя отрада,
Как в тени гулял я с ней;
Без нее твоя прохлада
Хлад несет душе моей.

Рощица! пора проститься;
Стадо милое! пойдем;
Поспешай ты насладиться
От меня бегущим сном.
Окропился уж росою
Луг, где с Лизой я гулял,
А горючею слезою —
Место, где напрасно ждал».

Хвалят старое вино:
Правда, веселит оно.
Выхваляют стара друга:
Правда, сердце он делит;
Но млада, мила подруга
Мне обоих заменит.

Может быть, за правду эту
Свет и насмеется мне,
Да вольно ж смеяться свету.
Что приятно в старине,
Тем отнюдь я не гнушаюсь:
Скуку и печаль стараюсь
В старом утопить вине;
С старым другом вечно буду
Душу отводить душой;
А с подругой молодой
Свет весь и себя забуду.

Хвалят старое вино:
Правда, веселит оно.
Выхваляют стара друга:
Правда, сердце он делит;
Но млада, мила подруга
Мне обоих заменит.

Поля, леса густые!
Спокойствия предел!
Где дни мои златые,
Где я Лизету пел.
Судьбы моей премену
Теперь я вам пою:
Лизетину измену
И верность к ней мою.

В глазах ее всечасно
Любви огонь блистал;
Казалось, так же страстно
И дух ее пылал;
Но взор младой Лизеты
Стремился лишь пленять.
Ах! как в такие леты
Уметь уж изменять!

Приятны разговоры,
Улыбка, страстный вид,
И самы нежны взоры —
Всё в ней притворно льстит.
Но всё в ней прелесть нова!
Ах! пусть она б была
Или не так сурова,
Или не так мила.

Лесок, где я тоскую,
Где счастье зрел мое!
Напомни мне драгую,
Я всё люблю ее.
Ее неверность знаю,
Тьму горестей терплю,
Всечасно ей пеняю;
А всё ее люблю.

Псалом 22

Господь мой Пастырь; не страшусь;
Вовек отрады не лишусь.
На пажитях обильных, злачных,
При токах тихих и прозрачных
Меня к покою он вселит;
Смятенну душу возвратит
И на пути наставит правы,
Для имени Его и славы.

Хотя во смертну сень пойду,
Не убоюсь: тебя найду.
Жезлом и палицей святою
Меня утешив, предо мною
Готовишь ты в виду врагов
Трапезу всех благих даров;
Главу мне муром умащаешь
И полну чашу наливаешь.

Вся жизнь исполнится моя
Щедрот Твоих и благостыни;
И в храме Твоея святыни
До смерти водворюся я.

Напрасно, Паша! ты желаешь
Стихи мои читать,
Сим чтеньем, может быть, мечтаешь
Задумчивость прогнать.

Но как ты, друг мой, ошибешься!
Совсем не то найдешь.
Весьма не часто улыбнешься,
Частехенько вздохнешь.

С тоской я с юных лет спознался
И горьку чашу пил;
За миг, что в радости промчался,
Годами скук платил.

И ныне, жизнь влача унылу,
По тернам лишь брожу;
Почти всех милых снес в могилу
И сам уж в гроб гляжу.

Итак, не радостных мечтаний
Увидишь здесь черты,
Увидишь скорбь,— и лишь стенаний
Услышишь эхо ты.

Почто же чтеньем сим печальным
Взвергать на сердце гнет?
Почто покровом погребальным
Мрачить веселья цвет?

Но требуешь,— ах! друг мой милый,
И ты уж, может быть,
Изведала, что в час унылый
Отрадно слезы лить.

Прими ж мой дар; когда, читая
Печальный стих, вздохнешь,—
О старце, Паша дорогая!
Сим вздохом вспомянешь.

И. В. Нарышкину

Под счастливой звездой рожденный,
Нарышкин школьных бредней враг;
Трекрестный капитан несменный,
И камер-юнкер, и козак.
В свойстве хоть дальнем с кровью царской,
Причетник обер-секретарской!
Ты видел все, везде прошел;
Скажи ж мне, как в пути сем трудном,
В развратном мире и причудном
Ты демокритов путь нашел?

Иной, все видя в черной краске,
Над миром панихиду пел.
В обманчивой зря злобу маске,
Добру и верить не хотел.
Не тешася кровавой дракой,
Считал героя забиякой,
Согрету в дружбе зрел змею;
Не раз обманут филантропом,
Чтил яростным его циклопом,
Неправд откупщиком — судью.

А ты, людей судья нестрогой,
Заблудших не винишь слепцов;
В напичканных наукой многой
Индийских видишь петухов.
Лишь родом знатна господина
Ты почитаешь за павлина,
Цветным гордящимся хвостом:
Судью коварна — рыболовом,
А рыцаря в венце лавровом —
Отечества опекуном.

Как сам душой не лицемеришь
И презираешь подлу лесть,
То изредка и дружбе веришь,
Добру же платишь должну честь.
Хоть филантропии не чтитель,
Но если где благотворитель
Прострет к сиротке щедру длань,
То, в лепте видя [нрзб] злата,
Ему, как за родного брата,
Несешь признательности дань.

Где встретишь зло, там очи жмуришь;
На доблесть пялишь их остро;
Портрет разврата [нрзб]…
И пишешь во весь рост добро.
Над глупостью глупцов смеешься,
И лбом об стену не бьешься,
Когда пойдет что впоперек.
Без примеси здесь благ не ищешь,
Как в черствой драме в скуке свищешь
И смотришь на людей в раек.

С бездельем дело так мешая,
Живи, как жил ты без забот;
Заднее позабывая,
Все подвизайся лишь вперед.
Над вздором смейся на досуге,
Смейся в малом, милом круге
Драгой жены, детей, друзей;
Вкушай плоды любви и счастья;
И знай, мой друг, что без ненастья
Цены б не знал ты ясных дней.

Мечта, последний луч отрад!
И ты мне изменяешь!
И ты уж твой прелестный взгляд
От скорби отвращаешь!

Люблю; и, искренно любя,
Взаимностью ласкался,
И счастья призраком себя
Я обольщать старался.

Но ты уносишь призрак сей
В страну пустынну, дальну,
Оставя в горести моей
Лишь истину печальну,

Лишь истину, что за любовь
Холодность мне заплата
И что не должен ждать я вновь
Счастливых дней возврата.

Увы! почто же в скорби злой
Влачить часы постылы,
Когда осталися со мной
Лишь горести унылы!

В душе той гроба пустота
Уж мрак свой расстилает,
Котору даже и мечта
На миг не обольщает.

Почто смущаются языки,
Текут вслед буйства своего?
Земные восстают владыки
На бога и Христа его.

Рекли: «Заветы их отрынем,
Железны узы разорвем
И, презря власть их, с выи скинем
Несносный, тяжкий их ярем».

Но их безумству посмеется
Живый на небесах, — речет…
И сонм их страхом потрясется,
Господня ярость их сметет.

Я царь, Сиона обладатель,
Творца я волю возвестил.
«Ты сын мой, — рек ко мне создатель, —
Мой сын! я днесь тебя родил.

Проси: тебе я в поднебесной
Языки дам всех стран земных.
Твой скиптр их упасет железный
И, как скудель, сотрет он их».

И ныне, о цари! внемлите,
И миру судии всему!
Творцу со трепетом служите,
Со страхом радуйтесь ему.

Приймите глас святых заветов,
Да гнев его не воскипит
И вас, средь пагубных советов,
В путях коварных потребит.

Но он блистает уж громами
Во гневе с трона своего.
Блаженны правые сердцами
В надежде твёрдой на него!

Святый восторг благотворенья!
Что в мире сладостней тебя?
Благого образ провиденья:
В других зреть счастливым себя,
Добру все посвятить мгновенья,
Несчастных как родных любя.

Кто благо обще назидает,
Достоин тот любви сердец,
Но он признанья не алкает,
Не льстит его наград венец:
Награду в сердце обретает
Сердечно чувствие, не льстец.

Героев славила вселенна,
Но славы глас замолк в веках;
Хвала, на камнях иссеченна,
И обелиски — пали в прах:
Благотворенья мзда нетленна,
Она нас ждет на небесах.
Святый восторг благотворенья!