Бормотание в приступе ярости, дурости
И протеста, который простужен и тих:
— Мне никто не вернет ни надежды, ни юности! —
…Значит, надо подумать, куда же без них.
Речь отнюдь не о том, чтобы — за руку с сытыми, —
Вот уж это поистине чуждая масть.
…Надоели открытки с бумажными видами —
Я к живому простору желаю припасть!
…И припала —
и лето в разгаре застукала,
И решила, что выживу, коль не умру.
— Принимайте в содружество,
ветер и пугало,
И кукушка в бору, и гроза поутру!
Боже! Самодовольные рожи
Боже! Самодовольные рожи,
Как вы цедите жизнь из ковша,
Знать не зная, что боль — это дрожжи,
На которых восходит душа.
Даже ливень, хлеставший без краю,
Вы собрали в хозяйственный таз.
…Понимаете:
я умираю
От стыда, что похожа на вас!
Будет, будет чай вприкуску
Будет, будет чай вприкуску,
Штоф, печенье, трень да брень…
Синюю простую блузку
Я надену в этот день.
Будет, будет подоконник
Весь в ромашках полевых —
Говорит соседкин сонник,
Что ко мне грядет жених.
Ну, гряди! Я так устала
В одиночку славить мир…
Тонко-тонко режу сало,
Ровно-ровно режу сыр.
А когда просею душу
Сквозь большое решето,
Обнаружу: очень трушу, —
Но не струшу ни за что.
Бабочкой летает веник,
Пляшет по клеенке пряник,
Выдумка звенит струной…
— Дверь открыта, современник,
Жизнь распахнута, избранник
(Я напрасно верю в сонник:
Не жених, а так — поклонник),
И бессребреник, и странник,
Скрытный, пристальный, родной…
В годы пространные, послевоенные
В годы пространные, послевоенные,
В доме, который построили пленные,
Рядом с бараками, на пустыре
Выросло племя — дыра на дыре:
Я и мои неуемные сверстники,
Страшной эпохи веселые крестники…
Помните этот — ни свет ни заря —
Крик относительно сбора старья? —
Я ли забуду подружку раскосую,
Песню подвальную, многоголосую…
А устроители лучших затей —
Смуглые дети (испанских детей(!
…В детстве, где вечно болели миндалины,
Были на шубке такие подпалины —
Ржавые и шоколадные, — что
В жизни не будет такого пальто!
Я уже там распахнула объятия,
Где на тележках безногая братия
Ехала, все формулируя в лоб, —
Я уже там испытала озноб
Невероятных сиротства и близости…
Надо же, Господи, — выгрести, вылезти
И разрыдаться, любви не тая:
— Все-таки счастье, что я — это я!
Быль моя — небылица, нелепица
Быль моя — небылица, нелепица.
А хотелось-то — «как у людей»…
Ну да ладно!
Душа не разленится —
Набреду на десяток идей.
Нет, не новых, но — личного обжига:
Не суди, не кради, не гордись…
Даже если
водою из ковшика
Напоил оскуделую близь!
Трамваи летели, как красные кони
Было! Трамваи летели, как красные кони.
Астра звезды расцветала на скатерти неба.
Я прибегала с работы в горящей короне,
Хоть и с авоськой, тяжелой от сыра и хлеба.
Было и помнится: возле железной калитки —
Осень веселая в желтом пальто наизнанку…
От обожанья, которого было в избытке,
Я умирала и к вечеру, и спозаранку.
…Вот замечаю,
что стали суждения жестки.
Мир обнаружил черты, не достойные ласки.
Но не озлоблюсь вовеки, — спасибо закваске —
Юность нескладная на городском перекрестке!
В кофейне, где клубится перебранка
В кофейне, где клубится перебранка,
Колдунья, но отчасти шарлатанка,
Мне толковала про нездешний дух
И как, ревнуя, заварить лопух…
Был день весенний свеж и лопоух.
Она желала, крутанув тарелку,
В опасную пуститься переделку
И взять у Клеопатры интервью.
…Я думала
про музыку свою,
Которой шарлатанства — не привью;
Все остальное музыке во благо:
Больная нота, путаница, брага,
И лай собачий по ночным садам,
И ужас умереть — не по годам…
— Кому, уйдя, наследство передам?
В горы, туда и обратно
В горы — туда и обратно, —
Солнце, мозги набекрень…
День,
улыбаясь невнятно,
Всем раздавал за бесплатно
Ящерок, славок, сирень.
Жаль: отдарить его нечем!
Но,
распахнувшие взгляд,
Мы не напрасно калечим
Ноги по тропам овечьим —
Круче, левее, назад.
Дикие желтые пляжи,
Свет, убегающий в тень…
Письма на Север пославши,
Тем раздадим, кто послабже,
Ящерок, славок, сирень!
В мире таинственном и простом
В мире таинственном и простом
Лыжною палкой звезду сшибали
С неба — и ну вышивать крестом
Курицу, лань и бутон с шипами —
В мире, покуда почти пустом:
В детстве… Шарили под комодом
В поисках фантика, гребешка ли;
Вздрагивали на шорохи (Кто там?);
Назло угрозам и окоротам
Вечно теряли, всегда искали —
Стеклышко… марку… лоскут от шали…
…Кто нам наносит первую рану —
Крик ли в ночи, отраженье ли в зеркале,
Ржавая ль скважина, рыжая белка ли?
Мир и калечил, и брал под охрану —
Изжелта-красную, рдяно-охряную,
Влажную, огненную, деревянную…
Спали, болели, и плыли, и бегали,
И обмирали, и шли по краю
В мире простом и до слез таинственном,
Где изначальное: Я играю —
Значит: Иду в направленьи к истинам.
В мире дремучем, сыром, густом
Клад для любви — под любым кустом!
Вдохновение — это не навык
Вдохновение — это не навык.
Это — школьник, который влюблен.
Не умею писать без помарок!
Я горю. Я страшна, как огарок:
Я, гуляя, спугнула ворон
С тротуара, и веток, и лавок.
На рожке ли играя, на лире,
Почестней рассказать о себе б, —
И — картина получится шире…
Да, Вселенная — не ширпотреб:
Я единственна в мире.
Но в мире
Не бывает отдельных судеб.
А иначе: зачем я чернила
Извожу и пугаю ворон?
Я должна рассказать, как — любила!
Как себя не любила… Как было
Ярко, горько, крылато, бескрыло…
Это — я.
Это — ты,
Это — он.
В свете памяти нерезком
В свете памяти нерезком
Мелочью не пренебречь…
Плыл фрегат по занавескам,
Тополь добивался встреч.
Бил в незапертую фортку
Осени девятый вал —
И простуду как увертку
Попросту не принимал!
…То ли я любила, то ли
Зорче видели глаза, —
Но была свежа гроза,
Как урок в начальной школе.