Поразмысли над этим, историк!
…Вижу,
как на ветру холостом
Снова рушится карточный домик,
А когда-то — Незыблемый Дом.
Неужели святыню — на свалку?
Неужели не вечен оплот?
…Пенелопа забросила прялку:
С женихами хохочет и пьет.
А ведь было: воскресные шляпы!
Наведя неказистый уют,
Наши бедные
мамы и папы
Облаками попарно бредут…
Представляете: чайник без носика
Представляете: чайник без носика,
И чаевница не молода..
Темный быт. Но внезапная — просека
Состраданья, любви и стыда!
Хлынут слезы, как музыка громкая.
Надо вылезти из-за стола
И сказать: окончания комкая:
— Я действительно плохо жила.
И за то, что враждой с однолетками
Заслоняла просторные дни, —
Исхлещи меня ливнями, ветками
И словами, но прочь — не гони!
Похоронив родителей
Похоронив родителей,
Которых не жалели,
Мы вздрогнем: все разительней
И горше запах ели.
Очнешься от безволия,
Чей вкус щемяще солон, —
Над кубом крематория
Слышнее птичий гомон.
Утрата непомерная
Под крик веселой птицы…
О жизнь моя, о смерть моя, —
Меж вами нет границы!
Прильнуть бы к мелочам
Прильнуть бы к мелочам! Но я не ювелир.
То трепет, то обвал — в моем сердечном стуке.
Отсутствие твое мне заслоняет мир:
Все ты да ты кругом, когда живем в разлуке.
Но об руку с тобой я вижу все острей:
И воинский ремень, и стариковский посох,
И ласточку в метро — за тридевять морей
От мазанки родной, от изгороди в росах…
Как мечется она во влажной глубине,
Как стелется крылом по мраморному своду!..
А я иду, держа в горячей пятерне
Последнюю любовь, не знающую броду.
Лишь об руку с тобой я вижу мир насквозь —
В отсутствие твое я делаюсь слепою.
…Когда умру, скажи: (Ей весело жилось —
Ей будничная жизнь давалась только с бою(.
Зато была полна до самых до краев
Счастливая душа, дознавшаяся лада!
Когда умру, скажи: Она ушла на зов,
А не сошла на нет…
Оплакивать не надо…
При тросточке, над бездной
При тросточке, над бездной,
Шел человек чудесный
С ужасной бородой,
С улыбкой неуместной
И тайною бедой.
Он объяснял нам чинно:
Кручина не причина
Отчаиваться, раз
Есть курослеп и чина,
Ольха, береза, вяз.
С улыбкой виноватой,
В рубашке полосатой,
Он — баламут и мот,
Но вовсе не бездельник —
Сказал, что проживет
Без счастья и без денег,
Поскольку есть репейник
И ласточкин полет…
Я знаю, что не врет.
Протяжная, как сказанье
Протяжная, как сказанье,
Короткая, как баллада,
Желанная, как касанье,
Соленая, как баланда, —
О жизнь, — не хочу, не надо,
Не буду с тобой судиться, —
И не упаду с каната,
Пока испытанье длится…
Мне силу даруют знаки:
Во-первых, в дали пустынной
По склонам алеют маки
С чернильною сердцевиной.
И свет, во-вторых, не гаснет
В огромных проемах детства,
Где мир меня мучит,
дразнит
И вводит в свое наследство.
И — в ландышах, в ливнях, в нетях —
Зовет к себе непреклонно
Родное кладбище, в-третьих,
У Водного стадиона.
И — сильный, как кровь в аортах,
Но легкий, как скарб скитальцев —
Я ветер люблю, в-четвертых
(Уже не хватает пальцев!), —
И не одинока, в-пятых,
Покуда на белом свете —
В царапинах и заплатах —
Живут старики и дети.
Пусти, считаю до пяти
Пусти — считаю до пяти!
О, вырваться в листву и хвою…
Я темною жила, плохою,
Незрячей жизнью взаперти.
Еще люблю — уже скачу,
Как белка,
выше,
прочь,
по сучьям
Корявым, по ветвям колючим,
По раскаленному лучу.
Путь не стал половинчатым
Путь не стал половинчатым
И продлится несладко…
— Вот и счастье за вычетом
Суеты и достатка!
Окунусь неприкаянно
В омут угольно-карий.
На стене у хозяина —
Карта двух полушарий.
И сама эта комната,
Удалившись от пира,
Точно карта,
приколота
К необъятности мира.
Тут не место бездушию.
Так что — будьте спокойны:
Не уйду, а дослушаю
Про бараки и войны.
Я желаю, ровесники,
Чтобы нас полюбили
Не за легкие песенки,
А за трудные были!
Расступается рощица
И глядит желудево:
Режу,
точно закройщица,
Непокорное слово.
Разглядывать, от счастья трепеща
Разглядывать, от счастья трепеща,
Парк неопрятный со следами бури,
Балкон в плаще из дикого плюща
И вывеску с огромным хачапури.
В чужом укладе чудится покой
И что-то обнадеживает резко…
О, в домике,
парящем над рекой,
Линялая, как знамя, занавеска!
И в тупике, где ни одна душа,
Где ни одна собака не знакома,
Где ветер плачет, крону вороша,
Но тополь спит с улыбкой алкаша, —
Да, в тупике! —
казалась хороша
Мне жизнь моя, безвыходная дома.
Ревностью испепеляет мать
Ревностью испепеляет мать
Ту, за которой стоит чужбина.
Я твоего не присвою сына
И не подумаю отнимать.
Здесь у трагедии — жест игры:
Песен и сказок полна корзина…
Я твоего не похищу сына
Я постою с ним возле Куры.
Здесь у трагедии — вид кинто:
Крепко упрятана сердцевина.
…Лучшего
я разглядела
сына:
Сванская шапочка, и пальто
Настежь, и грубые башмаки.
Э т о г о не засосет трясина.
Я твоего полюбила сына
Всем географиям вопреки.
Не разменять ни ему, ни мне
Золота родины, речи, клана.
…Как над Курою стемнело рано
Словно задернули свет в окне!
Разрушенья, обвалы, пробоины
Разрушенья, обвалы, пробоины
И трофейная горсточка пепла…
(Одинокие в поле не воины.)
Ну а я в одиночестве крепла.
Одинокая дома и во поле,
Я жила широко и упрямо.
…Вот сойду у театра на Соколе
И пойду в направлении храма.
Да, повержена. Но не задушена.
Вдоль помойки цветут незабудки.
У меня сопечальников — дюжина!
Я могу дозвониться из будки.
Я скажу: (Настроенье отличное.
Нас не гонят еще по этапу.)
…Небо низкое, небо столичное
Нахлобучу, как личную шляпу,
И гляжу на трамвайное зарево…
Хорошо, когда плохо — весною.
…Опыт — это не дар, —
разбазарь его,
Как спасеньем, дыша новизною.
Точно так же
мне чудом ясны
Звуки речи, картавой как речка,
Это предки с другой стороны
Были учителя из местечка.
Узколобому дубу назло,
Ибо злоба — его ремесло,
Заявляю с особенным весом:
Я счастливая. Мне повезло
Быть широким и смешанным лесом.
Между прочим — российским зело.
Руки за спину, и по траве
И далеко — от вехи и до вехи —
Рыбачьих шхун маячат паруса…